приключения.
— Я так понимаю, ты меня порицаешь, Чалмерс?
— Сэр, вы не могли бы говорить потише? — прошептал его камердинер.
— Я буду молчать, пока мы будем пробираться через черный ход. Хотя, должен признать, подъем по лестнице лишает похищение романтизма.
— Я боюсь, ваша светлость, что не вижу в этом ничего хоть сколько-нибудь романтичного.
— Как только я поднимусь наверх, ты, Чалмерс, можешь сделать вид, что ты ежик, и покатиться шариком назад в карету.
— Вы уверены, сэр, что вам требуется мое присутствие?
— Да ладно, Чалмерс, бодрящее морское путешествие — вот что тебе нужно, чтобы стряхнуть с себя паутину.
— Я действительно полагаю, что заболеваю заразной сыпью, сэр.
— Или какой-то другой болезнью? Морской воздух — вот что тебе необходимо.
— Могу ли я высказаться откровенно?
— А когда ты этого не делал?
— Было огромное количество случаев, ваша светлость, когда я сдерживал мой язык.
Джеред ничего не сказал, и камердинер продолжил:
— Вы совершенно уверены, что хорошо себя чувствуете, ваша светлость? Я ни разу, за все долгие годы, что служу у вас, сэр, не видел вас в таком настроении.
— То, что ты лицезреешь сейчас, Чалмерс, — это избыток возбуждения.
— Вы уверены, сэр? — Они уже были в задней части дома — не самое простое дело, поскольку Киттридж-Хаус был такой огромный. — Это не может быть какая-то болезнь?
— Как твоя несуществующая сыпь? Все это вздор. Среди всех приключений, в которых я участвовал, Чалмерс, это самое возбуждающее. Сейчас глубокая ночь, полнолуние. И все в наших руках.
— Боюсь, сэр, что ваша готовность к подвигам значительно перевешивает мою. Я все-таки на четверть века старше вас.
— Я буду обращаться с тобой с величайшей заботой. Ты будешь жить в одной каюте с первым помощником капитана, и меня заверили, что он не храпит. Смотри на это с другой стороны, Чалмерс, — сказал Джеред, открывая кухонную дверь и входя внутрь. — Могло быть хуже. Я мог бы похищать чью-то чужую жену. А эта — моя собственная.
Он дождался, пока ее свеча погаснет, потом надо было убедиться, что Тесса заснула. Она же может закричать при его появлении или сделать что-то еще, чтобы привлечь внимание родителей. Меньше всего он хотел объяснять им, почему собирается украсть свою жену у них из-под носа. Эта идея осенила его в один из тех затуманенных бренди моментов, когда он настойчиво искал выход из создавшегося положения.
Его наследником теперь был его племянник — мысль, которая ему не особенно нравилась. Не то чтобы он имел что-то против него. Тот, без сомнения, был идеальным ребенком, красивым, здоровым, учитывая наследственность Мэндевиллов. Но он, Джеред, сам еще довольно молод, и нет никаких причин, почему они с женой не могли бы обеспечить герцогству наследника без особых усилий с их стороны.
Тот факт, что она фактически не хотела его знать, создавал неприятную ситуацию, которую следовало изменить. После нескольких недель, проведенных в одиночестве, она будет понимать его лучше, К тому же ему теперь стало ясно, как обращаться с ней. Теперь они заживут счастливо, и всю эту чепуху о добре и зле можно будет просто отбросить как философскую трескотню.
Жизнь, как он считал, всегда можно начать сначала. С чистого листа.
Дверь ее гостиной Джеред нашел без особых проблем. Если нужно, он мог бы передвигаться по Киттридж-Хаусу с завязанными глазами. На самом деле он и проделывал это много раз, когда они со Сьюзи и детьми слуг играли в дождливые дни. Странно, он мог вспомнить много ребят, которые впоследствии выросли и остались в Киттридж-Хаусе. Взрослые мужчины и женщины, занявшие места своих родителей. Некоторые отсутствовали по вполне уважительным причинам: юноши ушли на войну, девушки вышли замуж и родили детей. Его мать была великодушной хозяйкой, брала на работу женщин с детьми, иногда принимала целые семьи. Продолжается ли это сейчас? Как странно, что он не знал.
В спальне было темно, но его жена не спала. Она сидела неподвижно в центре большой кровати, повернувшись лицом к двери.
— Здравствуйте, Джеред.
— Тесса, у вас что, кошачьи глаза?
— Только в полнолуние.
Он улыбнулся: молодец Тесса — сохраняет оптимизм, даже шутит.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Вы уже много раз спрашивали меня об этом с тех пор, как мы поженились.
— Это легко понять. Меня волнует здоровье супруги. Вы уже оправились от ран?
— Меня считают образцовой пациенткой. Киттридж-Хаус целительно действует на меня.
— Никаких обмороков, озноба?
— Я вполне здорова, Джеред, но вы же пробрались посреди ночи в мою комнату не для того, чтобы спросить об этом? Было бы достаточно и записки.
— Возможно, — сказал он, ощущая, как улучшается его настроение. — И дело в том, что я собираюсь вас похитить. Очень сожалею, моя дорогая, но это совершенно необходимо. — Он стянул с кровати стеганое одеяло и укутал ее.
— Вы серьезно?
— Да, и я должен поблагодарить вас за ваше хладнокровие. Я вообще-то подготовился к тому, что вы будете возражать.
— Как? Вы прихватили кляп, чтобы заткнуть мне рот?
— Глупышка, — сказал он с улыбкой, — я собирался зацеловать вас до бесчувствия.
— О!
Он завернул ее в одеяло и спокойно вынес из комнаты.
Эта афера была осуществлена с удивительной легкостью. Джеред мысленно отметил для себя: необходимо сделать выговор дворецкому за то, что тот не прячет хотя бы столовое серебро. Если вор мог так просто войти в его дом, удивительно, что его до сих пор не обчистили до нитки.
Жаровня в карете уже давно остыла. Одеяла, которые он взял с собой, были почти такими же холодными, если не считать мехового, которым он укутал Тессу.
— Надо было мне подумать о том, чтобы захватить ваш плащ, но, боюсь, я не слишком хорошо все продумал.
— Несомненно, это не включено в учебник по похищению людей, — сухо заметила она.
— Поверьте мне, если бы таковой существовал, Чалмерс прочитал бы его от корки до корки.
— Он тоже в этом замешан?
— Он прячется как трус у кучера. Боится предстать перед вами, я так думаю.
— Что вы делаете, Джеред?
Она говорила не о его попытках согреть ее руки и не о том, что он заткнул одеяло в угол кареты, где сильно дуло.
— Я хочу быть с вами, Тесса. Не в Лондоне. Не с вашими родителями, наблюдающими за мной каждую секунду. Вспомните, у нас же так и не было свадебного путешествия. Вы сделаете мне такое одолжение?
— Что у вас на уме? Вы жалеете меня? Сочувствуете? Или просто вас мучает совесть?
— Все эти понятия очень абстрактны, Тесса. Жалость, сочувствие… Таких слов нет в моем лексиконе. А что до моей совести, я и сам не знаю, есть ли она у меня.
Он подоткнул одеяло, желая, чтобы ночь не была такой холодной, чтобы гостиница оказалась не так далеко. Не дай Бог, она заболеет.
— Дайте мне несколько недель, это все, о чем я прошу.
— Джеред, я не собираюсь причинять вам боль. Но хочу, чтобы вы меня поняли. — Она поднесла руку
