доме. Она вытрясла всю пыль, копившуюся годами в половиках, почти добела отмыла деревянный пол в комнатах, оттерла от грязи самые мельчайшие углубления резьбы, украшавшей полку, и до блеска отполировала большие блюда, стоявшие в буфете. Девушка помогала Берте варить мыло в той самой пристройке, где обитали конь и коза. Она просеяла золу через сито и добавила в варево лимонной цедры, отчего мыло приобрело приятный, свежий аромат.
Когда погода улучшилась, Кэтрин начала выводить Монти, и скоро вокруг дома образовалась хорошо утоптанная тропа для верховых прогулок.
Постоянные хлопоты помогали избавиться от размышлений о неопределенном будущем и безвозвратном прошлом. Но прежде всего она хотела бы отплатить Берте за ее доброту, за то, что пожилая женщина ни разу не осудила гостью ни словом, ни взглядом. Кэтрин знала, что скоро наступит время, когда ей понадобится не только доброта Берты, но и ее помощь. Джули этой зимой научилась ходить, и кто-нибудь из них всегда должен был находиться рядом с ней. Ее девочка выучилась улыбаться такой очаровательной, обескураживающей улыбкой, что Кэтрин с большим трудом заставляла себя поворчать на Джули за плохое поведение.
Кэтрин с Бертой были для малышки ее семьей, и она ни в чем не нуждалась.
Когда стало потеплее, Кэтрин начала брать девочку на свои утренние прогулки и приучать ее к верховой езде. Поначалу Монти нервничал и не понимал, что хочет от него крошечное создание, неизвестно почему оказавшееся на его спине, но очень быстро выучился вести себя с ней кротко, будто овечка. Джули без страха сжимала крошечными кулачками гриву огромного животного, называла его «милой лосадкой» и радостно бормотала еще что-то малопонятное.
Перемены в себе Кэтрин почувствовала весной. Сначала она старалась не обращать на них внимания, но у природы свои законы. Девушка потеряла аппетит. Скрыть это было не так просто. Запасов в доме было немало. Берта их не жалела и отлично готовила. Утром еще можно было сделать вид, что перехватила что- нибудь в кладовой или на летней кухне. За обедом Кэтрин собирала все силы в кулак и заставляла себя есть, чтобы не вызвать очередного внимательного и удивленного взгляда хозяйки. Под глазами Кэтрин появились темные разводы, скулы заострились.
Она нисколько не сомневалась, что не больна. Несмотря на отсутствие аппетита, груди ее увеличились в объеме, а талия округлилась настолько, что уже начинали жать платья. Вскоре Кэтрин стала просыпаться по ночам от приступов тошноты. Подозрения Берты усилились. А когда одним холодным утром с Кэтрин неожиданно случился обморок, женщина уже не сомневалась в его причине.
— Насколько я понимаю, скоро на свет появится еще один ребенок графа, — ласково сказала она.
Берта очень беспокоилась за свою подопечную. Она всем сердцем полюбила малышку, но, к своему удивлению, полюбила и эту молодую женщину, как родную дочь. Беглянка из графской усадьбы вопреки ожиданиям оказалась отнюдь не избалованной белоручкой, носящейся со своей душевной болью как курица с яйцом. Она ни разу не попыталась переложить свои проблемы на плечи хозяйки. Наоборот, девушка всячески старалась взять на себя как можно больше забот по дому, во всем помочь пожилой женщине. Именно так, наверное, и вела бы дочь, будь она у Берты.
Кэтрин сидела за дубовым столом, который видел не одно поколение Таннеров, и смотрела на свои красные, огрубевшие от работы руки.
— Что ты собираешься делать дальше, Кэтрин? Ты думала об этом?
Хозяйке пришлось потрясти девушку за плечи, чтобы та заговорила или хотя бы проявила признаки жизни. Ничего, Кэтрин не первая женщина, которая оказалась в подобной ситуации, и не последняя. Сейчас не следует вообще говорить об отце ее ребенка, а лучше всего постараться помочь принять правильное решение.
— Здесь недалеко, возле Бакстонской дороги, живет одна старушка, — осторожно начала Берта. — Я слышала, что она помогла нескольким женщинам избавиться от ребенка.
Она произнесла эти страшные слова нарочито будничным тоном. Сама Берта мечтала о детях еще тогда, когда была маленькой девочкой. Она помогала вырастить своих младших сестренок и братишек, а затем с удовольствием и радостью нянчилась с их детьми. Ей было страшно подумать о том, что можно убить еще не родившегося младенца! Даже сама мысль об этом казалась ей греховной. Но она должна дать Кэтрин возможность выбора, в тайной надежде, что ее предложение будет отвергнуто.
Кэтрин ответила незамедлительно.
— Нет, — твердо произнесла она, сразу же выходя из оцепенения. — Боже мой, Берта, я никогда не сделаю этого! Это ребенок не только графа, но и мой.
Кэтрин не сказала, что сама еще до конца не может поверить в реальность происходящего. Может, с этим и связано ее идиотское заявление? Как ни глупо, но это правда. Случилось то единственное, о чем она не подумала, заключая сделку с графом. Сейчас она понимала, что отгоняла саму мысль о такой возможности, думая о судьбе незаконнорожденной Джули.
Он, конечно, захочет взглянуть на нее и ребенка, если узнает. Дитя будет утешением ущемленной гордости блестящего графа. Но он может и возненавидеть его заранее.
Боже, что же ей теперь делать? Большая часть выплаченного ей жалованья все еще оставалась нетронутой, но она не настолько глупа, чтобы думать, будто этих денег может надолго хватить женщине с двумя детьми. Сидя за дубовым столом в крестьянском доме и стараясь не смотреть во встревоженные глаза Берты, Кэтрин вдруг подумала, что весь последний год был для нее временем крушения надежд. Она уехала из Донегана, чтобы начать новую самостоятельную жизнь, а в итоге встретила графа. Она убежала от него с надеждой, что у нее хватит сил воспитать девочку, которую полюбила. А теперь оказывается, что она носит под сердцем еще одного его ребенка! Когда и куда ей бежать теперь в таком состоянии? Неужели ей всю жизнь так и придется бегать и скрываться от кого-то.
— Думаю, что я еще в состоянии уехать, — напряженно произнесла Кэтрин, подвергая испытанию доброту Берты, как пробуют воду, прежде чем нырнуть в нее.
— Уехать?!
Берта была не просто удивлена, а ошеломлена. Она хотела о многом поговорить с Кэтрин, но такое решение ей и в голову не приходило. Да и куда она может поехать? В долгие зимние вечера единственным развлечением двух одиноких женщин были разговоры. Они часами шептались, стараясь не разбудить Джули. Не обошлось, конечно, и без разговоров о прошлом. Кэтрин не старалась своими рассказами вызвать жалость к себе. В жалости, по ее глубокому убеждению, нуждались слепые, убогие и инвалиды войны, а не здоровые, умные и красивые женщины. О детстве, проведенном в Донегане, она рассказывала с юмором. Кэтрин с комической точностью изобразила выражение лица и голос растерянного отца, когда он выслушивал упреки матери, поймавшей его на кокетстве с одной из соседок. Разгневанную маму она тоже изобразила довольно наглядно. Кэтрин не забыла о Констанции, которая с улыбкой, но решительно выпроваживала юную Кэтрин подальше от места события. О том, как она покидала родной дом, девушка поведала без слез и злости — просто не было другого выхода, и все. Рассказала Кэтрин и о Лондоне, и о своей встрече с графиней.
О графе Кэтрин говорила очень мало, но когда упоминала его, в голосе чувствовалась печаль и даже страсть. Берта не раз спрашивала себя, почему девушка не хочет поделиться с ней своими сердечными тайнами. Может быть, считает, что приютившая ее старуха ничего не поймет? А ведь и в этом крестьянском доме бушевали когда-то свои страсти. Тот, кого любила Берта, давно лежал под холмиком с каменной плитой, но это вовсе не означало, что она ничего не помнит и не знает. Она уже успела узнать твердый и решительный характер своей гостьи. Берта чувствовала, что надо срочно принять какие-то меры, чтобы Кэтрин не покинула этот надежный дом и не затерялась в незнакомом странном мире.
— Ты не сделаешь такой глупости. Не хочу даже слышать об этом! Неужели ты оставишь меня одну и не дашь понянчиться с ребенком, который скоро появится у тебя? Ну уж нет! — произнесла она решительно.
— Но пойми, Берта, я не могу взвалить на тебя еще и этот груз, — покачала головой Кэтрин и положила ладонь на морщинистую руку.
Она понимала, что они прожили спокойно все это время благодаря на редкость снежной зиме. Дороги были заметены снегом, и это отрезало их от окружающего мира. Но с приходом весны угроза, висевшая над ней, увеличивалась. Кэтрин знала, что граф рано или поздно разыщет ее. И то, что он несколько недель назад уехал в Лондон, не успокоило ее. Граф не забывает обид и умеет мстить. Кэтрин даже вздрогнула. У
