грудной, чуть подрагивающий голос. Он призраком забирался к ней в постель и не уходил до самого рассвета. Даже сейчас ее раздавшееся и уставшее от тяжести новой жизни, созревшей в нем, тело желало его. Она вздрогнула, поняв это, и вновь посмотрела в заветную сторону, пытаясь отогнать нахлынувшие чувства. Именно в Мертонвуде она потерпела поражение. Фрэдди предсказал, что она сдастся, и она сдалась. Сдалась и телом, и душой. Иначе разве она думала бы о нем непрерывно? Ее груди, уже наливающиеся молоком, вздрагивали, словно от прикосновения его рук. В ушах ее звучали его слова, губы ощущали вкус его поцелуев, щеки щекотало его дыхание.
Загораживаясь от солнца, Кэтрин поднесла ко лбу ладонь. Ничего не было видно. Даже высоченная труба Мертонвуда скрывалась за холмами. О, если бы она была птичкой! Она бы легко и быстро пролетела над этими холмами, мертонвудским лесом, прошмыгнула под верхней планкой ворот, облетела лужок и заглянула в окно второго этажа, где была детская. А затем она непременно бы спустилась на этаж ниже и обследовала каждый уголок графских покоев.
Сколько времени они провели вместе? Всего несколько недель, и все. А кажется, что она знала его всю жизнь. И есть ли на свете еще такой властный, с мягкой, неслышной походкой человек? Он сам назвал себя тигром и честно предупредил ее обо всем. Кэтрин вспомнила его мудрую загадочную улыбку и невольно улыбнулась сама. Он действительно походил на сильного, плотоядного тигра. Он даже голову наклонял с кошачьей грацией, умоляя об ответной страсти и требуя ласковых объятий.
И кто еще мог с такой оскорбительной легкостью заставить ее забыть обо всех правилах и приличиях, которые ей прививали родители и Констанция, и превратить вновь в девчонку-сорванца, какой она была в детстве. В ней проснулась маленькая воровка, и она похитила ребенка. А он? Он, не стесняясь, украл ее невинность, душевное спокойствие и лишил ее будущего. Будет ли он преследовать ее так же бесшумно и безжалостно, как тигр, или просто рассчитывает, что она испугается и вернется сама? Может быть, он уже знает, где она? А может, уже выкинул ее из головы, так же просто, как он выкинул из сердца свою дочь? А этот ребенок? Кэтрин положила обе ладони на тянущий в преддверии родов живот. Будет ли этот мальчик жить с ней, или граф отнимет его с такой же легкостью, как до этого отнял ее тело и чувства.
Наверное, ребенок был зачат в ту последнюю ночь? Сердце затрепетало от нахлынувших вновь воспоминаний. В тот самый момент, когда она отодвинула парчовый полог и увидела лежавшего на огромной кровати, будто турецкий паша, графа, в ней шевельнулось предчувствие. Она уже тогда знала, что предстоящая ночь будет необычной. Кэтрин чувствовала себя совершенно незащищенной и была слишком возбуждена, и не только потому, что была обнаженной. Что-то ее волновало в этот момент. Когда совершенно голый граф поднялся и подошел к ней, она еще крепче ухватилась за украшенный затейливой резьбой столб, будто прося защиты у украшавших его деревянных фигурок. Фрэдди стоял, не обращая внимания на холод, и почти не дышал. Уже погасшее в камине пламя неожиданно вспыхнуло и окрасило его кожу а оранжево-красный цвет.
— Ты боишься? — спросил он.
Голос ей показался слишком торжественным для такого провокационного вопроса. Кэтрин чуть заметно покачала головой. Она почти не чувствовала своего тела и в то же время как бы видела его со стороны целиком.
— Ты очень красивая, — произнес Фрэдди почему-то раздраженным тоном.
На что он сердится? На то, что очаровательная женщина не повела себя как обычная проститутка и отказалась от его заманчивых предложений? Или он думает, что польстил ей? То, что она не уродина, она прекрасно знала с детства. Для нее это так же обычно, как серые стены замка Донегана. Ничего необычного в этом не было.
Но граф думал иначе.
— Знаешь, — сказал он, нежно проведя пальцем по ее плечу, — мне порой кажется, что ты самая прекрасная женщина из тех, кого мне доводилось видеть. Мне нравится, когда ты улыбаешься, когда глаза твои вспыхивают от обиды или гнева на меня. Но порой их блеск почему-то увядает, ты становишься вялой и делаешься похожей на сотни других самых обычных шлюх, с которыми я успел переспать за свою жизнь.
Она отступила немного назад и неожиданно улыбнулась, сама удивляясь этой реакции на его слова.
— Никогда не говорила, что я ослепительная красавица, — сказала она таким тоном, что граф чуть не расхохотался.
— Безусловно. Ты не говорила этого, — согласился он, — и всегда отказывалась от новых нарядов. Ты даже считаешь, что я способен похитить драгоценность у мертвеца. А еще ты требуешь справедливого отношения к детям и терпимости ко всем, кто нас окружает. Вот ты у нас какая!
— Я такая, какая есть, — пролепетала Кэтрин беспомощно и растерянно.
Она не испугалась гнева, мелькнувшего в глазах Фрэдди. Просто он вдруг напомнил ей голодного уличного мальчишку со следами побоев на лице. Мальчишку, который молил о пище, постели, возможно, любви, но в принципе о том, что совершенно необходимо каждому человеку. Этот малыш тоже обокрал ее и… умер из-за этого.
— Ты его любила?
Кэтрин несколько раз смущенно моргнула, не очень понимая, о чем идет речь. А затем улыбнулась, чем окончательно ошеломила графа. Господи, он подумал, что она вспомнила того идиота, который лишил ее девственности! Он не понял, что эта нежная и печальная улыбка относится не к сыну герцога, а к нему, высокомерному, красивому мужчине, который, совершенно обнаженный, стоял сейчас перед ней!
— Ты уже спрашивал меня об этом.
Фрэдди вздохнул. Он опять не получил ответа на свой вопрос. Она опять ответила коротко и непонятно. Ему особенно хотелось узнать это почему-то именно сейчас. Впрочем, еще больше его волновал ответ на другой вопрос.
— А если бы любила, что бы ты сделала, Кэтрин? — спросил он и поднес руку с широко расставленными пальцами к ее груди, словно заключив ее в клетку.
Ее грудь напряглась. Плоть ощутила плоть.
— Все, что угодно, — ответила она так храбро, что на этот раз шаг назад сделал граф.
Она потупила глаза, затем резко подняла голову и еще раз повторила.
— Все, что угодно!
В голосе была не только бравада. В нем чувствовались убеждение и решимость. Она стояла перед ним, готовая на любую жертву ради любви. Но не ради него. Ради него никогда…
Пальцы Фрэдди наконец прикоснулись к ее груди, и она невольно сделала шаг к нему. Это было движение настоящей женщины из крови и плоти, а не призрака или фантома, рожденного его воображением. В ней все было то же, что у тысяч других. Но эта улыбка, этот блеск в глазах, эти волосы, напоминающие осенние листья… В ней была та волшебная зовущая сила, о существовании которой он почти забыл. Перед ним была воплощенная женская нежность. Она принадлежит ему. И будет принадлежать ему в эту ночь, в тысячу тысяч других ночей, если он захочет этого и посчитает это нужным.
Фрэдди наклонился и, пытаясь вывести ее из оцепенения, слегка укусил в плечо. Это был жест покорности и покорителя одновременно. В глазах ее блеснули слезы. Кэтрин жалела о своем падении, которое навсегда закрыло ей путь в приличное общество, и испытывала жалость к нему, сильному и совершенному, но абсолютно бесчувственному. Она почти не шевелилась, когда он покусывал ее плечи. Глаза ее смотрели на сбившиеся, как всегда, на его лоб волосы. Она слегка повернулась, двумя пальцами аккуратно убрала эту прядку с его лба и поцеловала. Граф почувствовал, как вместе с поцелуем на лицо его упали ее слезы, и про себя обругал за это Кэтрин. Слезы эти растопили что-то непонятное в его душе. Неужели эта женщина может воздействовать на него даже без слов?
— Единственная влага, которая меня вдохновляет в тебе, Кэт, — цинично произнес Фрэдди, — эта та, которая появляется у тебя между ног. — Граф в этот раз был более резким и грубым. Он схватил ее и бросил на матрас, а затем своими пальцами и губами довел до такого исступления, что Кэтрин готова была кричать от желания и умолять его, чтобы он продолжал ее ласкать. Но он остановился, хотя это было для него не меньшей пыткой. Его губы замерли на ее животе, и вырывающееся из них горячее дыхание белесым дымком уходило в холодное пространство комнаты. Оказавшиеся между ног плечи Фрэдди не давали возможности свести их, а железное объятие рук не позволяло ей шевельнуться. Кэтрин дрожала от
