Он открыл дверь, посторонился давая ей пройти, потом повернулся к своему адъютанту.
– Покарауль мою гостью, Харрисон, – сказал Мясник. Харрисон кивнул и занял позицию у двери.
– Мне надо выпустить волынщика, – сказал Алек, глядя на Лейтис.
– Вы действительно его отпустите? – спросила изумленная девушка.
Его улыбка ее удивила.
– Я хозяин своего слова, – ответил он и помолчал немного, ожидая ее реакции.
Но она не доставила ему этого удовольствия. Однако казалось, не высказанные ею слова реют в воздухе, разделяя их. «Ни одного англичанина нельзя назвать человеком чести».
Он закрыл за собой дверь и оставил ее в одиночестве. В отчаянии Лейтис оглядывала комнату. Она помогала ухаживать за умирающим лэрдом и потому хорошо знала эту комнату.
Лейтис снова открыла дверь в зал клана. Харрисон все еще стоял на страже у двери спиной к ней.
– Оставайтесь на месте, мисс, – сказал он спокойно, будто мог ее видеть. Возможно, он почувствовал ее ужас.
– Он не может держать меня здесь, – заявила Лейтис, стараясь скрыть свой страх под бравадой.
Харрисон покосился на нее. Как ни странно, его лицо становилось еще менее привлекательным, когда он улыбался.
– Не может? Он командир полка. Он может делать все, что ему заблагорассудится, – ответил Харрисон и, протянув руку, захлопнул дверь прямо у нее перед носом.
Девушка повернулась и оглядела свою темницу. У стены стоял довольно необычный сундук со множеством выдвижных ящиков, перетянутый коричневым кожаным ремнем. Он был основательно потрепанным. Должно быть, Мясник всюду таскал его с собой в своих странствиях.
Мясник явно выбрал эту комнату для себя.
Кем же ей предстояло стать – его заложницей или наложницей?
Лейтис обошла вокруг стола и остановилась, глядя на разложенные полковником карты. Она и не подозревала, что озеро так велико. Оно простиралось до залива. Каждая крошечная пометка на карте, по- видимому, обозначала деревню, а более крупные значки указывали на другой форт, еще одно темное пятно на шотландской земле. Судя по всему, англичане собирались здесь обосноваться надолго.
Стук в дверь означал появление еще одного молодого человека, принесшего на голове двойной матрас, под которым его почти не было видно. Она наблюдала, как он свалил его на постель, потом отступил к двери и застенчиво ей улыбнулся.
– Я не стану делить с ним ложе. – Она отступала все дальше и дальше, пока не уперлась спиной в стену.
– Об этом мне ничего не известно, мисс, – сказал он, и его щеки вспыхнули ярким румянцем. – Мой долг – обеспечить полковника всем необходимым. – Он наклонился и аккуратно уложил матрас на раму, потом потрогал его, уминая обеими руками. – Я должен был набить его сеном, – сказал он, обращаясь к кровати, – но сено пахло лошадьми и навозом.
Она ничего не ответила, только наблюдала за ним, пока он, ходил вокруг кровати. Она отступила подальше, но он, кажется, не заметил этого, настолько был поглощен своим занятием.
– Поэтому, – продолжал он, – я набил его травой и сосновым лапником. Но еще я положил туда немного цветов, – доверительно добавил он, оборачиваясь к ней.
Он вдруг улыбнулся, и его улыбка почему-то напомнила ей частые проказы Фергуса. И это внезапно пришедшее воспоминание ее отрезвило. Она отвела глаза от молодого английского солдата: уместно ли ей им увлечься?
– Я принесу вам ужин, мисс. – Он направился к двери. – Могу я быть вам еще чем-нибудь полезен?
– Вы всегда спрашиваете арестанта о его вкусах и желаниях? – спросила она, раздраженная его бодрым тоном.
– Но вы не узница, мисс, – ответил он серьезно. – Вы гостья полковника.
Она не нашлась что ответить, и он закрыл за собой дверь.
Зачем он решил держать у себя Лейтис? «Глупо удерживать Лейтис Макрей в качестве заложницы», – шептал Алеку внутренний голос, похожий на голос его давно почившего деда.
Тюрьма была расположена недалеко от часовни, и Алек гадал, нарочно ли строитель иронизирует или это вышло случайно. Камера была размером с небольшую комнату, ее единственным отличием были наручники, вделанные высоко в стену, да решетки на окнах.
Тюрьма была непременным атрибутом любого форта. Для тех, кто не мог мириться с военным положением, это было достойным отрезвляющим средством. В армии его величества неповиновение наказывалось сурово. Но главным образом тюрьма предназначалась для других целей. Люди, которых намеренно приучали убивать, нелегко отказывались от возбуждения и ярости и после битвы.
Однако узник, которого посетил Алек, был не рядовым, пойманным на краже бутылки спиртного у товарища по казарме, не капитаном, вызвавшим своего сослуживца на дуэль, дабы защитить честь дамы. Это был старый седой шотландец, в глазах и сердце которого полыхала ярость, способная расплавить решетки его камеры. Он был статен, но невысок ростом, и его запястья, скованные вделанными в стену наручниками, были подняты на несколько дюймов выше его головы.
Алек ощущал ненависть, которую излучали глаза Хемиша.
Полковник посмотрел на стражника, стоявшего у двери.
– Дай мне ключи, – сказал он отрывисто и нахмурился, увидев удивление на лице лейтенанта.
