ненадолго, через три часа вернусь.
— Мне эти три часа будут казаться вечностью, — вздохнул Нуку.
— Не преувеличивай! — возразила Амалия, разливая чай в чашки. — Поспи, послушай музыку… Вот, кстати, пластинка Хулио Иглезиаса.
— Откуда она у тебя?
— Джеорджеску-Салчия одолжил. Он кроме всего прочего большой любитель музыки. У него ужас сколько пластинок, и он к ним так бережно относится.
— И тем не менее рискнул одолжить свое сокровище тобе? — сыронизировал Нуку.
— Зачем ты так, Нуку? Он мой коллега и очень порядочный человек.
— Зачем оправдываться? Ты что, уловила какой-то намек в моих словах?
— Мне надо идти, — сказала Амалия. — Извини, что не могу составить тебе компанию. В час буду дома.
Она поднялась, взяла сумочку и направилась к двери, но возле нее остановилась и вернулась, чтоб поцеловать его в щеку.
— К моему возвращению ты, надеюсь, перестанешь дуться.
— А я и не дуюсь, — пожал он плечами. — Буду ждать тебя.
Когда она уходила, он посмотрел ей вслед и сразу почувствовал себя грустным и одиноким. Настроение у него резко испортилось. Попробовал чай — он показался почему-то горьким. Наверное, от усталости. Надо бы немного вздремнуть… под музыку одной из песен Хулио Иглезиаса…
Глава 10
— Вставай, Бебе, на вахту пора, — раздался в кубрике громкий шепот вахтенного матроса.
— Ох…
— Да успокойтесь вы наконец! Кто там шумит?
— Это я, Пантази. Он не хочет вставать, товарищ сержант.
— Кто не хочет? Ты, Штефанеску?
— Встаю, встаю. Уже одеваюсь.
— Хорошо, я жду наверху. Не заставляй меня еще раз спускаться…
— Иди ты к черту! — сердито пробурчал Бебе, вскакивая с постели.
Когда его призвали в армию, он сам попросился на флот. Все были удивлены, что он вызвался служить два года на флоте вместо одного года и четырех месяцев в сухопутных войсках, однако Бебе спокойно отвечал, что два года службы его не смущают, лишь бы попасть на флот. Корина, увидев его после первых месяцев службы, чуть в обморок не упала. А дело было так. Вызвали его на контрольно- пропускной пункт. Он думал, что приехали родители, а тут она: длинные волосы распущены по плечам, плащ распахнут, а под ним голубое платье.
— Привет, Бебе!
— Ты как сюда добралась? — удивился он.
— С трудом. Но главное — добралась. Заработала два дня отгулов, дома сказала, что еду с подругами в горы. Денег одолжила у начальницы… Тебе очень к лицу морская форма. Сфотографируйся в ней…
Вспоминая об этом, Бебе стал быстро одеваться. Делал он это почти на ощупь, так как сине- фиолетовый ночной фонарь давал слишком мало света. Нечаянно уронил ботинок на пол. Его сосед Драгомир повернулся на другой бок, ткнул кулаком в подушку и недовольно проворчал:
— Что ты там делаешь? Чего спать не даешь?
— Баю-бай, цыпленочек, — успокоил его Бебе. — Зачем волноваться? У тебя впереди еще полночи.
— Да замолчи же наконец и убирайся наверх! — послышался злой шепот сержанта.
Бебе взял пилотку, накрыл койку одеялом и, покачиваясь спросонья, вышел на палубу. Прохладный ночной воздух сразу привел его в чувство, развеяв остатки сна. Он осмотрелся вокруг. Порт спал спокойно. Небо было звездное. Рядом вырисовывались черные силуэты стоящих на якорной стоянке кораблей. При свете звезд они казались гораздо крупнее. До Бебе донесся голос Пантази, шедшего навстречу:
— Ты что, забыл дорогу? Я уже подумал, что ты не придешь и придется снова спускаться в кубрик и будить тебя. Прошло уже почти четверть часа, а ты…
— Все, хватит меня отчитывать. Я уже здесь. Пошли, товарищу военному мастеру доложим!
Пантази зашагал вперед. Затем, обернувшись, предупредил Бебе:
— Будь внимателен, не споткнись на ступеньках, похоже, ты еще не совсем проснулся…
— Нет, сон уже улетучился. А вот пока не поднялся с постели, я никак не мог проснуться…
— Что правда, то правда. Когда будят среди ночи, всегда так.
Внизу, в каюте военных мастеров, горел свет. Когда Штефанеску открыл дверь, мастер вскочил с постели, быстро сунул ноги в ботинки и взглянул на наручные часы:
— На пять минут опоздали, голубчики.
— Товарищ военный мастер, матрос Пантази вахту сдал.
— Товарищ военный мастер, матрос Штефанеску вахту принял.
— Хорошо, — прервал доклад военный мастер и, обращаясь к новому вахтенному, сказал: — Смотри в оба.
Не засни, чего доброго. В четыре утра разбудишь кока, а без четверти пять спустишься сюда и разбудишь меня. Смотри не забудь и ничего не перепутай. Если кто-нибудь придет…
— Знаю, товарищ военный мастер. На борт пущу только в вашем присутствии.
— Правильно, — кивнул военный мастер.
Матросы отдали честь и вышли. Когда они подымались по трапу, Пантази сказал:
— Повезло тебе с третьей сменой. Никаких подъемов. Мне всегда третья смена нравилась. А тут не успеешь заснуть, как уже подъем: ревун звенит.
— Может, сунуть гвоздь в трансформатор…
— Ну ты и орел! Надо иметь голову на плечах. На следующий день поставят другой ревун, еще громче. Да и капралу много времени не потребуется, чтобы выяснить, кто это сделал.
— Согласен. Даже если я не виноват, он все равно смотрит в мою сторону: не может простить той истории с треугольником.
— Ну и ты тогда повел себя не лучшим образом. Человек сказал, что окончил техникум. Зачем задавать ему такие вопросы? Хорошо, что он справился с задачей. У него второй класс, парень он толковый. Заметил, как он вернул тебе задачку, которую решил по-своему: «Я не помню этой теоремы, в техникуме мы ее не проходили. Будь добр объясни сам, ты же, кажется, окончил лицей с физико-математическим уклоном».
— А я что, не объяснил?
— Объяснить-то объяснил, но утопить его не смог. Ты же ведь этого хотел? Вот что я тебе скажу: капрал наш — парень толковый и порядочный. Ну, всего, приятной вахты!
— А тебе спокойной ночи и сладких снов! — с иронией пожелал Бебе. — Надеюсь, ты не страдаешь бессонницей.
Некоторое время еще слышались шаги Пантази, а затем все стихло. Бебе поглядел в сторону левого борта. Там, за полоской темной воды, просматривался силуэт соседнего корабля. В синеватом свете фонаря у трапа взад-вперед неторопливо и бесшумно ходил вахтенный матрос. Вокруг стояла какая-то удивительная, умиротворяющая тишина. Лишь иногда со стороны моря доносился короткий крик невидимой птицы, и снова становилось тихо. У носа корабля раздался всплеск — Бебе посмотрел туда. На темной воде расходились концентрические круги — очевидно, рыба. Все казалось удивительным в этот час. Беззвучно роились в синеватом свете фонаря ночные мотыльки. Откуда-то издалека, со стороны города, время от времени доносился гудок тепловоза, лай собак. Желтоватая гирлянда фонарей тянулась далеко вдоль набережной и терялась где-то в конце бульвара.
Бебе стал думать о доме. Дом — это прежде всего отец с матерью. Отец часто ездил в
