Меня будто ударили обухом по голове.
Он, этот… (сейчас я не находил подходящего определения) мог выстрелить в беззащитного маленького лосенка! Поднялась рука! Может быть, стрелял и в мать; хотя был один выстрел. Надо немедленно что-то предпринять, изобличить его и передать в руки правосудия. А где еще улики? А вообще как задерживают браконьеров?
Все это мгновенно пронеслось у меня в мозгу. Но тут же вкралось и сомнение: может быть, я ошибаюсь? Мало ли. Почему именно лосенок? А может быть, совсем нет? И вообще человек никого не убивал, принес мясо с собой… Но последнее я сразу отверг: кто же носит в лес убитую живность, зачем?! А кроме того, за первую версию свидетельствовало и ружье. Да, ружье. Двустволка. Заглянуть бы в стволы и определить, давно ли из него стреляли.
— Откуда у вас это мясо? — Я не узнал своего голоса.
— А ты что за контролер? Тебе на что знать?
Глупо, однако. Как будто он вот так возьмет и сам все выложит, убил, мол, незаконно, давай забирай меня…
— Это же лосенок! — вырвалось у меня.
— Гусь.
Прочь отсюда. Выйти, там решить, что делать с этим типом. Не хочу дышать одним воздухом с ним. Смеется в лицо. Конечно, он не ожидал нас; и вообще чувствовал себя в полной безопасности. Только что отгремела гроза, поздний вечер, кто в такое время будет слоняться по лесу. Иначе он не кулинарничал бы здесь. Нелегкая принесла нас совершенно непредусмотренно.
Может быть, поискать другое место для ночевки? Да о том ли речь! Ночевка отошла на задний план.
Я еще ничего не успел сказать, как собаки уже начали рваться из этого убежища браконьера. Продолжая думать о том, как мне надлежит поступить, я — скорее автоматически, нежели сознательно — последовал за ними; они потянули куда-то за угол, потом в кусты, принюхиваясь жадно к земле. Джери впереди, Снукки за ним (а еще говорят, что доги плохие ищейки, обладают слабым чутьем!); Джери сунул нос под рябину, разнюхивая так напряженно, что можно было подумать — работают кузнечные мехи, потом, раздвинув носом ветки, ухватил зубами и потащил; тотчас на помощь пришла Снукки. Они вытащили шкуру.
Да, шкура лосенка, окровавленная, чуть ли еще не теплая…
Все понятно. Убил, ободрал и спрятал. Шкура всегда главная улика, браконьеры ее бросают. Шкура меняла дело.
Сказав собакам «фу!», я вернулся в избушку. За те несколько минут, что мы отсутствовали, атмосфера там явно изменилась. Нас ждали. И приготовились. Я сразу заметил, что ружье, прежде прислоненное к стене, теперь под рукой, около хозяина. И сам он, хотя продолжал смотреть все так же в сторону, был настороже, следил за каждым нашим шагом.
Теперь я рассмотрел его. Неприятный тип. Весь какой-то взъерошенный, нескладный, лицо заросшее; волосы росли даже из ушей; глаз не видно, только узкие щелочки, в которых поблескивало что-то недоброе и настороженное. Он изображал, что совершенно спокоен и независим, но я видел: он боится.
Что мне делать? Я впервые оказался в таком положении. Что он сбраконьерничал, я не сомневался: охота не разрешена, а кроме того, кто же бьет лосят? Только браконьер!
Надо было что-то сказать. Я стоял, он сидел. Молчание становилось невыносимым. Странно, мне казалось, что я уже видел этого человека. Где? Когда? Да нет, так, случайное сходство.
Внезапно он сказал:
— Чо стоишь? Садись, паужнать будем. Еда, вишь, есть, хватит, — и он хитро подмигнул мне. Но прежнее выражение не исчезло.
Есть с ним одну пищу, да еще добытую таким образом?!
— А перья-то мы нашли, — сказал я.
Ответом было молчание.
Но кого или что он мне напоминает? Где мы встречались? Когда я видел эту громадную и одновременно жалкую фигуру? И эта рыженькая редкая бороденка была знакома мне. Длиннорукий, как орангутанг, с явными признаками дегенеративности на лице… Я продолжал разглядывать его. Он сидел согнувшись, но едва попробовал выпрямиться, почти уперся головой в низкий, потемневший от времени потолок. Джери ходил около полукругом, принюхиваясь и глухо рыча. Тоже не приемлет этого типа. Вправду, тип. В одиночку встретиться на улице — испугаешься, а уж в лесу вовсе…
— Ну вот что, — сказал я. — Пошли.
— Это что ж тебе здесь не сидится?
— Пошли, — повторил я с угрозой.
Но он не пошевелился.
— Сперва переночуем. Ночь ведь. Темно. Куда пойдешь, пошто торопиться? Рассветет — пойдем…
Однако он прав: ночью никуда не уйдешь. Придется ждать утра.
Подвинув деревянный чурбак, стоявший в углу и уже, видимо, не раз служивший сиденьем, я сел у порога. Собаки устроились около меня. Браконьер не реагировал на это ни единым движением мускула на лице. Он стал есть: мясо изжарилось. Хладнокровие совершенно необычайное! Собаки пускали слюнки, но едва он, насытившись и громко рыгнув, сделал шаг к двери, обе вскочили и ощерились.
Опасливо косясь на собак, он попросил выпустить его «на улицу», как он сказал. Я пропустил его; следом, сопровождаемый своими телохранителями, вышел сам: еще сбежит. После, в том же порядке, вернулись в избушку.
Ночь была бесконечной. Я уложил собак около себя. О сне, конечно, не приходилось и думать. Браконьер растянулся на полу, сунув под голову какую-то рванину. Ружье стояло на прежнем месте.
…Очнулся я от свирепого рычания дога. В избушке было темно, огонь в очаге потух, синий рассвет чуть пробивался сквозь узкое оконце и дверь. Браконьер сидел на полу полусогнутый, в напряженной позе. Джери стоял перед ним, Снукки — сзади.
Полночи он проспал как миленький; а может, только притворялся, что спит, хотя могучий храп уверял в обратном; а потом — чуть потянулся к ружью — собаки немедленно «припечатали» его и теперь не позволяли пошевелиться. Попал, вот уж попал!
Я разрядил ружье и вернул его владельцу.
Пора было двигаться.
Мы вышли. Спать совсем не хотелось, мною владело нервное напряжение. Ружье я вскоре взял себе — он нес мясо, завернутое в шкуру. Тяжело…
Я пустил его вперед, собаки шли за мной.
Утро разгоралось ясное, свежее, начинали звонко перекликаться птицы. Мы двигались в гробовом молчании.
Мучила мысль: он знал дорогу, я — нет. Куда он выведет? Вот и болото. То или не то? Нет, другое. Только слань такая же: гнилая, еле держит, звенья расцепились… И тут вышло то, чего я не ожидал.
Пройдя два или три звена, балансируя, как эквилибрист (глядя на его нескладную, тяжелую фигуру, я никак не ожидал от него такой ловкости), браконьер вдруг обернулся, грязно выругавшись, швырнул в меня свою ношу, затем ногой оттолкнул жерди, плававшие на воде, отрезав таким образом путь мне и вообще всем, кто будет преследовать его. К счастью, я успел уклониться, вьюк с мясом упал в болото, оплеснув меня водой с головы до пят и зацепившись за корягу, повис в полупогруженном состоянии. Наверное, сбей он меня с ног, получилось бы все куда хуже; но хоть вышло и не так, браконьер сейчас был недосягаем.
— Стреляй! Ружье-то не заряжено!
— Джери, фасс! — скомандовал я.
Джери ринулся в болото. Нет, его таким препятствием не остановишь, ноги у него длинные, вроде как у лося.
Браконьер пришел в неописуемое волнение. Бороденка его затряслась, закричав, он кинулся бежать, сорвался, с головой погрузился в воду (оказалось глубокое место), вылез, весь опутанный водорослями, как
