Филфак? Но моя «пятерка» по английскому была с немалым изъяном - просто на фоне совершенно отсталых одноклассников я казалась учительнице белым лебедем. И я сделала шаг, который говорил об отсутствии каких-либо мыслей о будущем. А именно - поступила в университет на мало популярное и бесперспективное отделение классической филологии.
Гомер, Катулл, Тацит... Короче, Кирие, элейсон!1 Длиннющий узкий коридор, в конце которого притаилась наша кафедра. Суровые пожилые дамы-преподавательницы. Крохотные аудитории в той части факультета, которая издревле называется «школой», не менее древние столы, украшенные замечательной наскальной живописью - она так скрашивала скучные лекции. Тесный буфет с неизменными сосисками - в Татьянин день там стыдливо продавали пиво.
Личная жизнь по-прежнему не складывалась. В нашей группе было всего два мальчика. Но один из них был безнадежно женат, а другой думал только о генеалогии греческих богов и героев. Конечно, случалось такое, что кто-то пытался со мной познакомиться, но ничем знаменательным это не кончалось. И только на третьем курсе со мной приключился совершенно безумный роман. Дело шло к свадьбе, но... Нет, не буду об этом. О драконах - ни слова! Я долго не могла прийти в себя. Конечно, были после этого мужчины, не без того, но ни одного из них я особо всерьез не воспринимала.
Университет был окончен с «красным» дипломом (неизменное «хорошо» по физкультуре - не в счет). Все ждали, что я прямой наводкой пойду в аспирантуру, но меня уже тошнило от пыли веков. Терять еще несколько лет и массу нервов, чтобы все равно остаться без работы? Никому-то мы, «классики», были не нужны. Кафедра укомплектована под завязку, так что все мы шли по распределению в школы - преподавать в меру возможностей иностранный язык. Я же выклянчила свободный диплом - без распределения. И тут же об этом пожалела. Как говорится, вышел на палубу, а палубы нет.
Кем только мне не пришлось работать за последующие восемь лет - вспомнить страшно. Секретарем-машинисткой, корректором в заводской газете, продавцом парфюмерии, экскурсоводом. Поступали и более «заманчивые» предложения, но я отшатывалась от них, как от чумы. В 98-ом пришлось совсем кисло. На бирже труда сначала предлагали что-то совершенно смехотворное, потом, когда я отказалась переучиваться на повара или маляра, и вовсе перестали предлагать. А потом и пособие платить перестали. Папа умер за несколько лет до того, мама получала крохотную пенсию и подрабатывала переводами технической литературы.
Я была в полном отчаянии, когда мне позвонила бывшая однокурсница Галка.
- Лизка! - завопила она в своей обычной манере, шумной и напористой. – Как жизнь?
- Порнофильм без секса, - пожаловалась я.
- Говорят, тебя выбросило на камни? Иди ко мне!
- А что у тебя? - поинтересовалась я с опаской.
- А я в школе завучем. Нам нужен преподаватель ОБЖ.
- Чего преподаватель? - не поняла я. – «О Боже»? Это что, закон Божий? Но я, вообще-то, неверующая.
- Дура! - расхохоталась Галка. - Кто тебе даст в школе закон Божий преподавать! ОБЖ - это «Основы безопасности жизнедеятельности».
- Но я...
- Что ты? Думаешь, кто-нибудь знает, что это такое? Есть дурацкая программа, которую придумали клинические идиоты. Надо притвориться, что умеешь читать, - и дело в шляпе. Главное, чтобы дети не сожрали сырьем. А там поставишь примерным «пятерки», хулиганам – «тройки», и опять же дело в шляпе.
- Галь, - наконец вклинилась я. - Да я до сих пор как вспомню о педпрактике, холодным потом покрываюсь.
- Подумаешь! Все это фигня, ничего страшного. Значит, я тебя жду.
Она повесила трубку, а я только подивилась подобной наглости. Но через пару-тройку дней призадумалась. Потом призадумалась плотнее и... В общем, понятно.
Дети меня «сырьем» не съели, хотя ходили на головах, как только могли и хотели. Порою я не слышала сама себя. Приходили учителя из соседних кабинетов и ворчливо просили пригасить творческую атмосферу на несколько децибел. Орать и строить деток в колонну по четыре мне было элементарно лень, поэтому на все их выходки я мудро улыбалась и ставила «пары», слегка разбавленные «тройками» и «четверками». Тупые, но смирные, как и советовала Галка, удостаивались высшего балла.
Платили по-смешному, но у меня в то время появился весьма обеспеченный кавалер, адвокат Валера. Он ездил на синем «вольво» и сорил деньгами. Правда - к сожалению или к счастью - был женат. Кстати, именно Валерка сосватал мне своего коллегу Антона Ракитского, когда я открыла «БВС». Но о «БВС» - чуть позже.
Каких-то особых карьерных притязаний у меня не было - я уже давно сделала вывод, что эта стезя не для меня. И все было бы неплохо, не цари в школе почти стопроцентный матриархат. Видовое меньшинство представляли старенький завхоз Егорыч и физрук Иван Кузьмич, мужчина, как говорил Карлсон, в самом расцвете лет (слегка за пятьдесят), косая сажень в плечах. Он ходил по школе, как петух по курятнику, жалуя своим царственным вниманием все, что движется. Женского пола, разумеется.
Дошла очередь и до меня. Я пыталась игнорировать это обстоятельство, но Кузьмича моя холодность только раззадорила. Однажды, когда у меня закончился последний урок во второй смене, я собралась закрыть кабинет и уйти домой. И тут ввалился Иван Кузьмич, без лишних слов задрал мне юбку и попытался опрокинуть на стол. Спасло появление директрисы Марии Степановны. Правда, я забыла упомянуть то обстоятельство, что Иван Кузьмич был ее законным супругом. Поэтому спасение вышло относительным.
Надо ли говорить, что из школы меня выперли с треском. За аморальное поведение. Галка в то время уже работала в роно, но помочь мне ничем не смогла.
И началась очередная серия моих мытарств в поисках работы. С Валеркой мы к тому моменту уже расплевались, поэтому я снова осталась без средств к существованию.
Через пару месяцев, когда я уже была по уши в долгах, кое-что все-таки нарисовалось. Правда, из того разряда, который я всегда считала ниже своего достоинства. Лифтершей в буржуинском доме.
Нет, я без всякого снобистского презрения отношусь к сфере обслуживания, не люблю только халдеев. Не в смысле официантов, а в смысле лакеев. Вот представьте, входит в лифт, весь такой коврово- зеркальный, расфуфыренная дамочка, которую буквально пучит от раздутого чувства собственной значимости. А лифтерша с японским поклоном нажимает кнопочку, потому что сама дамочка не может сделать этого, не уронив себя в своих глазах.
Вот мне и предстояло нажимать кнопочку.
Платили за это намного больше, чем в школе, однако я уговаривала себя, что, как только найду что- нибудь поприличнее, немедленно уйду. Но, как известно, ничего нет более постоянного, чем временное. Короче, я застряла. Застряла в коврово-зеркальном лифте на мягком пуфике.
Лифтер с классическим университетским образованием! Впрочем, блестящее будущее давно осталось позади, и от образования остались только некстати всплывающие цитаты в оригинале, излюбленное университетское «Nolite me tangere»2 и речевка, которой я пользовалась, когда из последних сил тащила тяжелые сумки: «-or, -ris, -tur, -mur, -mini, -ntur» - не что иное, как окончания глаголов настоящего времени в пассиве.
Работала я день через день. Смена начиналась в семь утра, а заканчивалась в одиннадцать. Ночью лифт, как и все нормальные лифты, работал в автоматическом режиме. То есть нажимать на кнопочку должен был тот, кто желал в нем ехать. Мне разрешалось уйти на десять минут по естественной надобности, а еще два раза на полчаса - чтобы перекусить.
От скуки я общалась с жильцами. Странно, но они почему-то рассматривали меня как автомат для психотерапии и сливали мне свои проблемы личного характера. Я вежливо кивала головой и на всякий случай все запоминала. Что не успевали за время подъема поведать жильцы, добавлял всеведущий охранник Коля.
На десятом этаже жила одна почтенная семейка: папа-банкир, мама - модная актриса и дочка- студентка. На одиннадцатом купил квартиру весьма сомнительный молодой человек. Хотя выглядел он вполне респектабельно. Высокий, модно подстриженный, благоухающий дорогим одеколоном, парень носил дорогие костюмы и двухсотдолларовые галстуки. Не знаю точно, чем он занимался, но вряд ли добывал
