Звонок разбудил меня среди ночи. «Николай вернулся», – подумал я, шлепая босиком в коридор и открывая дверь.
– Заходи, – буркнул я, не глядя на лестничную площадку.
– Милиция, – донеслось из темноты подъезда – лампочка на площадке не горела. Шутка была в духе Николая, но голос явно чужой.
– Какая милиция? – удивился я.
– Капитан Сапожников, – заявил мокрый от дождя незнакомец, заходя в прихожую. – Вы – Геннадий?
Я кивнул. Капитан снял шляпу и бесцеремонно отряхнул ее. Потом расстегнул длинное двубортное пальто, попутно разбрызгивая вокруг себя воду, и достал удостоверение. Разглядывать удостоверение я не стал, а тупо и интеллигентно предложил ему раздеться и пройти в комнату. Включил настольную лампу, пододвинул незваному гостю стул, а сам уселся напротив.
Капитан был, слабо сказать, раздражен.
– Сегодня сделал хорошее дело, разложил по полочкам запланированный «висяк» и закрыл его. Начальство отпустило: отдыхай! И вдруг глухой ночью с бабы снимают – какие-то книжки украли. Я заходил к Натану Павловскому, тот позвонил твоим родителям, а они дали этот адрес.
Меня начало тихонько колотить. Я слышал, как не только зубы, а все кости у меня внутри стучат друг об друга. Мне пришлось ладони зажать между коленками, чтобы не было слышно этого костяного колотилова.
Первое, что мне не понравилось, – это что он меня на «ты» стал назвать. А уже второе – что капитан сидел, облокотившись на «Повесть» Пастернака, а передо мной лежал раскрытый «Девятьсот пятый год», да и все пресловутые книги разместились стопочкой перед нами на столе.
– Давай так: с самого утра весь день мне подробненько рассказывай. Когда устану – тебя перебью.
Перебил он меня уже через минуту.
– После ресторана в библиотеку ходили?
– Ходили!
– Вот отсюда начинай. С кем ходили?
– С Натаном и еще с одним мужиком.
– Что за мужик? Как зовут? Где живет? Он мне нужен.
– Зовут Николай, а как фамилия и где живет – не знаю.
– Думай, вспоминай, а то сейчас в отдел поедем. Сегодня днем этот Николай вас вместе с этой лошадью-библиотекаршей обвел вокруг пальца. Он увел из ценного фонда библиотеки книги, предназначавшиеся совсем не для списания, а для других целей. Это ЧП почему-то оказалось на контроле у генерала, и не наше с тобой лягушачье дело: разбираться – почему. Книги должны быть на месте. Как его фамилия?
– Леонов, – вспомнил я, – он же сам себя вписывал в список на Жорж Санд.
– Ну вот! В десять у меня в отделе быть, протокол допроса подпишешь. Надо было бы сейчас, да у меня все бумажки промокли. А я за ночь пока всех Николаев Леоновых в городе перелопачу.
Я почему-то подумал, что протокол не смог бы подписать при всем желании. У меня ноги подкашивались, когда я шел в прихожую провожать капитана Сапожникова.
7
Бывает так, что голова работает вхолостую: просчитываешь разные варианты: все – разумно, все – логично, а вот какой должен быть конечный результат, понять не можешь. Понятно было одно, что надо линять из этой квартиры как можно скорее, причем вместе с книгами.
Завернув все мои чудные книжечки назад в бандерольку и упаковав ее в брезентовый мешок так, чтобы их не подмочило, я вышел во двор, продолжая лихорадочно продумывать варианты дальнейших действий. Выкинуть их или сжечь – рука не поднималась, отнести с утра в библиотеку – есть риск, что увидят и узнают, оставить на крыльце с записочкой – смешно, да и ненадежно. Ноги сами несли меня через центр города к злополучной библиотеке. Я понимал, что выгляжу смешно или странно, постоянно испуганно озираясь и стремясь использовать любой проходной двор.
И только подходя к месту преступления, я понял, что книжки надо послать по почте. Это будет в духе Николая.
Обратным адресом на бандерольке, которую я отправил в восемь утра, стояло: «Здесь. пр. Ленина, дом 4, кв. 22, товарищу Инкину».
XIV. Натан
Натана в городе теперь почти не помнят. А когда-то, лет двадцать назад, его знали все, точнее, все интеллигентные или, может, правильнее, культурные люди – в общем, те, у кого имелось пианино. Натан был настройщиком. Кроме этого, он был еще и книжник. Нынче это слово не употребляется, а тогда все, кто хотел «подняться» в глазах общества, собирали книги. Элита этого круга называла себя книжниками. Натан стоял на вершине этой элиты.
Вообще-то он был чудаковатый и простоватый, добрый и хитрый еврей. Жил он у стадиона «Динамо» в старом доме на втором этаже в запущенной коммунальной квартире вдвоем с отцом. Дом был гостеприимный, но чтобы попасть в него, надо было перейти по старым дверям, уложенным на кирпичи, огромную, никогда не просыхавшую лужу.
Однажды вечером я заскочил к Натану в гости с бутылочкой, чтобы отдохнуть и поболтать. После первой стопки Натан загадочно встал из-за стола, снял пачку книг со стеллажа и достал со второго ряда новую норковую шапку. Шапка была замечательная, из целиковых шкурок, мех переливался и отсвечивал.
– Сколько такая, если не секрет? – спросил я с безразличием.
– Внешторговская, – сказал Натан с гордостью. – Триста рублей отдал.
– Натан, а как же ты в ней будешь в сарай за дровами и огурцами ходить? У тебя там такая темень – ногу сломишь.
Натан задумался и стал долго и старательно ковырять у себя в носу. Для меня весь этот разговор был эпизодом, который полагается сразу забыть. Но неожиданно на другой день Натан позвонил мне на работу и пригласил в гости поиграть в преферанс. Я пришел раньше назначенного времени, чтобы похвастаться только что купленной книжечкой. Хозяин остался равнодушен к моему приобретению, зато с гордостью достал с вешалки норковую шапку и протянул мне:
– Я вот в этой буду ходить в сарай!
– Так эта такая же роскошная, как и вчерашняя.
– Нет! Эта не внешторговская. Эту я за двести рублей купил.
Потом Натан женился. «Потом» – это так же, как «однажды». Жена его, Людка, была маленькая симпатичная татарочка, и родился у них сын Марик. Натан, как заботливый отец, регулярно ходил в раздаток за детским питанием, благо дорога проходила мимо когиза, куда он и заглядывал. И вот как-то заведующая магазином, у которой дома стояло привезенное еще ее отцом после войны из Германии пианино, показала ему по блату последние поступления, из которых Натан с радостью выбрал отличный художественный альбом Натана Альтмана.
