Заметив меня, он обрадовался до самого полного счастья, ибо жил в нашем городе по соседству со мной и прекрасно помнил меня. Обменявшись приветствиями, мы рассказали друг другу о своих приключениях, и рассказ Ламорина был куда печальней моего, ибо заблудился он очень давно и не видел родного дома целых три года.
Мы вволю наговорились, а потом отправились в путь и вскоре подступили к широкой реке. Едва мы вышли на берег, нам встретился великан с сумкой в левой руке и совершенно голый. А в правой руке великан держал голову льва и аппетитно обсасывал ее на ходу. Увидев нас, он отбросил львиную голову прочь и устремился нам навстречу, а Ламорин испуганно крикнул мне, что надо удирать. Я спросил, его почему, и он торопливо сказал, что великана зовут Ийамба, или Бедун, взрастивший Безжалостную Погибель на ниве Беспощадного Голода. И вот мы пустились наутек, а великан ринулся за нами в погоню. Вскоре я потерял из виду Ламорина, да и шум погони стих у меня за спиной, поэтому, прихватив ружье с охотничьей сумкой, я поспешно вскарабкался на дерево, чтобы внимательно оглядеться и чутко прислушаться.
Немного погодя из пальмовой чащобы выбрался Ийамба, я, когда он подошел ближе, я услышал раздраженные причитания, которые звучали так: «Бедный я, несчастный и голодный великан, эти сочные личинки ухитрились удрать, чем же мне заполнить пустоту в животе?» Причитая, он поднял голову и вдруг увидел на дер.еве меня. Прожорливой радости его не было предела! Он проворно протянул вверх свою длинную руку, сдернул меня с ветки, бросил в сумку и отправился куда-то по своим великаньим делам. Я не сопротивлялся, но ружье мое было при мне. Надежно зарядив его, я обстоятельно прицелился, и мои выстрел разнес великану голову. Так избавил я мир от великана по имени Бедун и, когда он испустил дух, принялся звать Ламорина. Тот не замедлил, прибежать и, увидев, что бездыханный Бедун распростерт, словно огромное бревно, на земле, горячо поздравил меня с великой победой.
Ночевать мы отправились в дом, построенный неподалеку Ламорином, однако, едва у нас приспел ужин, к нам явился рослый незнакомец и, сев без приглашения за стол, мигом расправился со всей нашей едой. Мне сразу стало ясно, что это гомид, а когда он беспардонно съел наш ужин, я схватил разбитый горшок, заменявший нам плиту, и треснул пришельца по голове. Он удрал с жалобными воплями за дверь, и шаги его вскоре заглохли в тихой вечерней тьме.
Ночью никаких происшествий не случилось; а утром, когда мы решили отправиться после завтрака на охоту и вышли из дома, обнаружилось, что черепки горшка, который я нахлобучил на голову вчерашнему обжоре, тускло поблескивают в нескольких шагах от крыльца на вершине дерева; немало подивившись этому обстоятельству, мы разошлись в разные стороны на поиски добычи.
Минут через десять я заметил огромное дерево с просторным дуплом у земли и, осторожно заглянув туда, увидел, что там спит одноногий гомид; а костыль его был прислонен к дереву. Подхватив костыль, я хотел спрятаться, чтобы посмотреть, как гомид будет вести себя, когда проснется и заметит пропажу; однако, едва я дотронулся до костыля, прозвучал громкий сигнал тревоги, и гомид мгновенно проснулся. Проснулся-то он мгновенно, да я все же успел отскочить с костылем в сторону и, стая на расстоянии нескольких шагов, громко расхохотался, ибо беспомощность гомида показалась мне очень забавной. Он долго упрашивал меня вернуть ему костыль, однако я ответил, что выполню его просьбу только в обмен на какое-нибудь Охотничье заклинание. Тогда гомид сказал:
– Я Арони Одноногий, и зло во мне столь же неисчерпаемо, сколь безбрежно добро; когда-то я был очень самонадеян и восстал против Господа, хотя мудрый король Соломон всячески предостерегал меня. Он оказался прав – дерзость моя была наказана, и вот уже восемьсот лет живу я в обличье одноногого гомида, однако измениться до сих пор не смог, и мне предстоит принять муку от Смерти, чье жилище расположено в небесах, и лишь после этого будет снято с меня наказание. Отдай же мне костыль, человек, ибо путь мой далек и труден, а взамен ты получишь охотничий дар.
Я отдал Арони костыль из сочувствия к его нелегкой судьбе и получил в подарок Магический охотничий порошок.
Им надо лишь присыпать следы, оставленные зверем, и тот поспешно возвращается, чтобы принять смерть на своих посыпанных магическим порошком следах. Порошок действует безотказно – я неоднократно проверял его, – но теперь пользуюсь им очень редко, чтобы он не кончался у меня как можно дольше.
Едва успел я расстаться с Арони, или, вернее, минут через пять после нашего прощания, мне встретилось удивительнейшее существо не выше двух футов ростом и с одним глазом точно в середине груди, но зато с двумя головами и рогами – по одному рогу на каждую голову. Существо это вежливо ответило на мое приветствие, хотя слов его мне разобрать не удалось, ибо говорило оно сразу обоими ртами и отнюдь не в один голос. Тогда я спросил его: «Откуда идешь ты, путник, и куда?», но существо, вместо того чтобы ответить мне, воскликнуло: «А почему, собственно, тебя интересует моя персона?»
Решив не кривить душою, я откровенно сказал: «Да разве можно не заинтересоваться двухфутовым существом с двумя головами?» – и услышал такой ответ: «Воистину нельзя, ибо у меня и правда две головы при двухфутовом росте, а имя мое – Курум6ете, живущий по ту сторону небес. Я один из первозданных ангелов, нежно любимых Господом, но мне не нравились пути Его, и я постоянно предавался беспутству на небесах. Сначала Господь прощал меня, однако, заметив, что я неисправим, предал в руки Дьяволу для семилетнего наказания, и ровно семь лет пришлось провести мне в Аду. По завершении семилетнего срока я вернулся на небеса, но Господь, прозревая дальнейшее беспутство мое, сурово сказал: «Так ты намерен и впредь строптивиться предо Мною, жалкий муравей? Тебе забылись грозные слова:…Не искушай Господа бога твоего», беспутный комар? Поживи же с раздвоенной головой, лишившись единства мыслей в себе, и узнай на собственном опыте, каково пришлось гордецам из Вавилонской Башни, когда я покарал их за дерзость смешением языков. К тому же я сошлю тебя в Лес Тысячи Духов, и ты будешь скитаться там по диким чащобам, пока сын человеческий не посыплет обе головы твои единой горстью первородной земли».
И с тех пор скитаюсь я по диким чащобам Леса Тысячи Духов, о благородный охотник. Спаси же меня, посыпав мне головы землей, ибо я до изнеможения устал от бесплодных скитаний». Сжалившись над падшим ангелом, посыпал я обе головы его первородной землей, и он тотчас же превратился в камень, который будет недвижимо лежать на лесной поляне до скончания века.
Эта и подобные ей встречи привели к тому, что гомиды повывелись в окрестностях моего временного жилища, и я мог беспрепятственно заниматься своими делами. Однажды, пробираясь по лесу, я встретил на диво прекрасную женщину, мгновенно зажегшую во мне пламя страстной любви. Я поприветствовал ее и получил учтивый ответ, однако на мой вопрос, почему ей приходится бродить здесь в одиночестве, она не ответила. Тогда я сделал ей предложение стать моей женой и получил отказ. Я принялся уговаривать ее, я долго просил и даже умолял – тщетно. Разгневавшись, я начал ей угрожать, я говорил, что пристрелю ее, если она откажется выйти за меня замуж, однако мои угрозы только рассмешили ее. Доведенный до отчаяния, сорвал я с плеча ружье и выстрелил в непреклонную обидчицу – ружье мое лишь едва слышно и сконфуженно кашлянуло, а заряд бессильно упал к моим ногам. Женщина окинула меня долгим взглядом и, зловеще помолчав, проговорила: «Знай, несчастный, что только жалость моя спасла тебя сейчас от смерти». Вот уж чего в ней не было, на мой взгляд, так это жалости, и я сказал, что мне безразлична моя судьба, ибо я все равно умру, если потеряю ее, а она молча отвернулась и пошла своей дорогой.
Однако любовь моя властно послала меня за ней следом – я нагнал ее и, обняв за талию, насильно
