– медная, штаны – кожаные, а ноги от колен до ступней – из пальмовых листьев. Для сохранности чресел, где, по старинному присловью, у мужа хранится крепость, он носил массивную юбку, искусно сотканную из мелких металлических колец со всевозможными лесными тварями, угнездившимися в ее плотно сплетенных ячеях, а поясом для юбки служил ему ядовитый удав, и– я заметил, что раздвоенный язычок удава зловеще просовывается из пасти наружу при каждом шаге этого устрашающего все живое гиганта.
Голова у Агбако была массивной и удлиненной, сверху ее прикрывали щетинистые волосы, а шестнадцать глаз шли вкруговую понизу да еще и вращались в глазницах наподобие огненных пузырей, так что всякий смертный, встречая этот шестнадцатиглазый взгляд, содрогался от непреодолимого ужаса. Устрашающе шуршала на ходу ячеистая юбка Агбако, в руках он держал две громадные дубины, а деревянные ножны с обоюдоострыми мечами хлопали его с обеих сторон по бедрам.
Заметив меня, он понял, что я достойный противник, и тотчас решительно устремился ко мне, тяжко попирая землю упругими ногами из туго скрученных пальмовых листьев. Я замер и, когда он приблизился, повелел дороге обвязаться вокруг него двойным узлом и перебросить в дальнюю чащобу, но дорога перебросила вместе с ним и меня, так что мы опять встретились лицом к лицу. Немного устрашенный, я все же не дрогнул и приказал дороге доставить меня на прежнее место, однако, едва она исполнила мое навое приказание, враг мой, как я и опасался, опять вырос передо мной, будто мы связаны с ним неразрывными узами. В этот раз я торопливо применил заклинание огеде, наказав дороге вернуть Агбако в отдаленную чащу, чтобы лианы могли опутать его там по рукам и ногам. Дорога, а следом за ней и лианы, добросовестно выполнили мой торопливый наказ…
– …Хотя лучше мне от этого не стало, ибо я тоже был доставлен в отдаленную чащу, где лианы, оплетая меня все туже, вскоре начали нестерпимо язвить мою кожу острыми шипами, и я был вынужден скомандовать лесу, чтобы он отпустил меня и вновь доставил на дорогу. Лес беспрекословно выполнил мою команду, но, едва я появился на дороге, передо мной, конечно же, мигом вырос и Агбако. Я понял, что нам не миновать единоборства, и схватился со своим свирепым врагом не на живот, а на смерть. Каждый из нас вкладывал в борьбу все силы, мы боролись упорно и долго, однако победа медлила склониться на чью- нибудь сторону. Тела наши покрывала, жаркая испарина, глаза Агбако сверкали, словно ярко-красные прожекторы, а мои налились кровью и готовы были выскочить из орбит. Земля, плотно утрамбованная нашими ногами, затвердела до крепости камня и тускло поблескивала, будто полированный свинец.
Не знаю уж, долго ли, коротко ли продолжался наш поединок, зато знаю, что, когда силы у меня почти иссякли, натиск Агбако ничуть не ослаб. И вот я в изнеможении опустил руки, а он только еще крепче стиснул меня, но потом, заметив, что я больше не сопротивляюсь, ослабил свою смертельную хватку и вынул из торбы огромную тыкву, приспособленную для хранения пальмового вина. Угостив меня и подкрепивши несколькими глотками собственные силы – значит, они у него тоже на исходе, с удовлетворением подумал я, – он предложил возобновить поединок, и мы, не мешкая, сошлись в жестоком единоборстве.
И снова никто из нас не мог одолеть противника, но вскоре, улучив удобное мгновение, я отскочил в сторону, выхватил меч и, пока Агбако пытался вытащить свой, скользнул ему за спину и со всего размаха рубанул «его по голове. На миг мне было почудилось, что я могу торжествовать победу, однако не голова моего врага, а мой собственный меч разлетелся напополам, и, когда я уже простился с жизнью, ибо бесповоротно утратил оружие, Агбако нагнулся, поднял упавший обломок меча, потом выхватил у меня рукоять, приставил ее к клинку, и меч мгновенно сросся воедино. Протянув его мне, Агбако сказал, что мы должны сразиться еще раз, и, хотя я окончательно выбился из сил – дыхание мое, судорожное и беспорядочное, походило на жалкое хаканье измученного шакала, – мне было стыдно отказаться от боя, и, размахнувшись, я попытался разрубить Агбако в поясе напополам, но он ловко увернулся, а потом сам рубанул меня по руке, и у меня отвалилась кисть, в которой я сжимал меч.
Упавши вслед за ней на землю, я задергался в предсмертных корчах, как рассеченный лопатой подземный змей.
Но недолго корчился я и стонал – Агбако подобрал с земли мою кисть, приставил ее к обрубку, затем плюнул себе на ладонь, растер слюной место соединения, и рука мгновенно срослась; а в следующую секунду я уже и не верил, что рука у меня была перерублена. Срастив мне руку, этот неутомимый боец весело расхохотался и объявил, что пора нам продолжить нашу битву. Мой испуг сменился ужасом, и я сказал себе так: «Охо-хо! Похоже, что мне придется здесь погибнуть». Однако я все же не потерял надежды выжить и громко воскликнул: «Лесные обитатели! Небесные жители! Подземные существа! На помощь! На по-о-о-омощь!»
Вскоре нас окружили самые разные создания вроде птиц, зверей, ползучих тварей и гомидов, но Агбако не обращал на них внимания, и мы продолжали единоборство из последних сил. Перевеса в борьбе добивался то Агбако, то я: если мне удавалось швырнуть его на землю, он стремительно вскакивал и отплачивал мне тем же; если я подымал его на воздух, чтобы задушить, ему всякий раз удавалось вырваться; а если он отрывал от земли и принимался душить меня, я выскальзывал из его цепких рук, и все начиналось сначала. Долог был наш поединок и бесконечно свиреп. Лесные жители затаили дыхание, а листья на деревьях недвижимо застыли, ибо замер даже ветер.
Между тем один из гомидов подступал к нам все ближе и в конце концов приблизился почти вплотную. Чтобы не изувечить его, мы с Агбако отступили друг от друга, и гомид украдкой протянул мне орех колы. Я проглотил его и сразу же почувствовал прилив новых сил – в меня словно бы вселилось шестнадцать могучих бойцов. Я поднял Агбако над землею и под радостные возгласы гомидов начал его душить, но он вывернулся и с полузадушенным хрипом отскочил назад.
Я стремительно шагнул к нему и хотел швырнуть его на землю, чтобы разбить в лепешку, но он встретил мой натиск, словно неколебимый утес, разбивающий океанские волны, – мне не удалось поднять его в воздух, а он ухватил меня за ногу и попытался оторвать ее, да не на того напал: я, быть может, не слишком изящно скроен, зато крепко сшит, и ногу у меня голыми руками не оторвешь. Тогда Агбако ударил меня кулаком, и» теперь уж отскочил назад я, а он шагнул вперед и пнул меня ногой, но не достал, зато его жаркое дыхание опалило мне лицо, словно струя раскаленного воздуха из кузнечного горна.
Заметив, что я с трудом выношу его горячее, как огонь, дыхание, он дунул мне в глаза, и, хотя я успел зажмуриться, мне показалось, что к моим векам прижали тлеющие угли. Да, Агбако был великий боец! Он топнул ногой, и земля под нами разверзлась, и я почувствовал, что мы проваливаемся в бездну.
Когда мне удалось открыть обожженные глаза, я увидел, что попал в очень странный дом, а поскольку и принимали меня там очень странно, я назову его Странноприемным домом. Агбако куда-то исчез, и до конца путешествия, о котором я веду рассказ, мы больше не встречались. Мне пришлось опять столкнуться с ним только на пути к Лангбодо – про этот полузабытый поход мы поговорим в другой раз, – но вот чего я определенно не забуду, пока жив, так это моих мытарств под землей, куда я попал по милости Агбако.
Дом, в котором я оказался, был небольшой и чистый, с глинобитными стенами и глиняным полом, но потолок надо мной покрывала не глина или побелка, а огнестрельное оружие. Ни дверей, ни окон, ни ламп я не 0бнаружил, и тем не менее в комнате было светло, как если бы она освещалась электричеством или солнцем. Когда мне удалось открыть глаза, я увидел, что стою посредине комнаты и что стены у нее стремительно сближаются, словно хотят сойтись, но стены, к счастью, сошлись не до конца, а коснувшись меня, начали раздвигаться и раздвигались, пока комната не приобрела прежних размеров. Едва стены
