От деревяшки отщипнулся еще маленький кусочек. И тут над парнишкой нависла тень, прикрывшая свет закатного солнца. Гоша радостно вскинул вверх голову, подозревая, что Янка наконец-то отыскала дорогу к нему, одновременно запоздало смущаясь от мысли, что не дай бог девчонка увидит, чем он тут занимался. Он же от стыда обуглится!
Не стоило поминать вражину даже в мыслях! Сверху на Каджи с привычной нагловато-ехидной ухмылочкой таращился Чпок, перекривившийся, словно недавно объелся кислыми лимонами. Но несмотря на делано-показное недовольство 'случайной' встречей, его ненавистная рожа сочилась откровенным самодовольством и радостью оттого, что нашелся повод наступить Гоше на любимую мозоль.
- Пока ты здесь мебель портишь, - Гордий не успел, а может не захотел в деталях рассмотреть надпись, быстро прикрытую Гошиной ладонью, - твоя подружка
- Отвали, Гордий, - вяло огрызнулся парнишка.
- И в этом заключается вся твоя благодарность?! - притворно возмутился Чпок, округлив глаза холодно- стального цвета, но тут же пожал плечами. - А впрочем, чего еще можно было ожидать от неудачника…
Неспешно развернувшись, вражина вальяжно побрел в сторону башни, в которой проживали фалстримцы. Его долговязая фигура, стремительно вытянувшаяся за этот год вверх, смотрелась непривычно неприкаянной без своей традиционной свиты из подхалимов и подпевал. И, как ни странно, унылая покатость плеч удаляющейся спины вызывала у Гоши абсолютно ненужное сочувствие к Чпоку, которого он, во-первых, не заслуживает, и в чем, во-вторых, наверняка не нуждается. Просто Каджи, который уже давно сам пребывал в напрочь растрепанных чувствах, беспричинно представил себя на месте Чпока, на краткий миг очутившись в его шкуре, и тут он к своему изумлению понял, что Гордий, возможно, глубоко несчастный от внутреннего одиночества человек. А потому-то и ведет себя как последняя сволочь! Но это его проблемы. Почему другие-то должны страдать?
Проводив соперника взглядом до тех пор, пока тот ни скрылся из виду, Гоша решительно поднялся, здраво рассудив, что просто так врать Чпоку не с руки. Может Янка забыла, где они собирались встретиться? А потому и ускакала к речке, куда они вообще-то и хотели прогуляться сегодня вечером. Видишь ли, близняшке приспичило полюбоваться закатом, а Каджи не смог отказать подруге в такой мелочи. Если сказать по правде, так и не хотел отказывать. Или не дай бог, что-то на факультативе неприятное случилось, вот девчонка и убежала в укромный уголок в одиночку, не желая, чтобы Гоша видел ее расстроенной. А сейчас она стоит там одна, тупо смотрит на волны Рубежной и упрямо пытается сдержать рвущиеся наружу горючие слезы обиды, от осознания, что никто не собирается ее утешить в горе.
Неожиданно поверив собственным мыслям, неведомо с чего пробравшимся в голову, парнишка ускорил шаг, перейдя на легкий бег трусцой. И уже через пять минут, слегка запыхавшись, выпорхнул из-за поворота стены замка на финишную прямую, ведущую к маленькому уютному пятачку утеса, который у них с Янкой стал излюбленным местом отдыха, безропотно предоставляя ребятам возможность спрятаться от повседневной суеты школы, чтобы просто побыть вдвоем. Постоять, помолчать, любуясь прекрасным видом, открывающимся сверху, насладиться вволю тишиной, покоем и умиротворением. И помечтать. Каждому о своем, несбыточном, - молча. Или вместе, - вслух и реже.
Перед тем как Каджи выскочил из-за угла, откуда-то сбоку и сверху, наверное, со стены Хилкровса, над округой пронеслась громкая соловьиная трель, переливчатая, украшенная многочисленными коленцами, переходами и посвистываниями. Закончилась она резко, оборвавшись посреди своего пика, словно певца весны кто-то неожиданно спугнул, испортив песню. Хотя возможно, что парнишке так показалось. А вот Гоша и впрямь едва все не испортил.
Сделав по инерции еще два шага, он резко замер с раскрытым в изумлении ртом, ошарашенный, словно чувствительно ткнулся лбом в невидимую преграду. Его глаза сперва распахнулись во всю ширь, сфокусировавшись на Янке. А потом они у парнишки подернулись слезной пеленой, и картинка потеряла свою четкость, размывшись блеклыми цветными пятнами. Но уже увиденного вполне хватило для того, чтобы сердце Каджи тоскливо сжалось, а сам парнишка медленно попятился назад за спасительный угол, словно слепой пробираясь на ощупь, придерживаясь задрожавшей рукой за шершавую стену замка. И лишь когда он полностью скрылся в обратном направлении, к нему пришло ясное осознание произошедшего только что события: его предали! Гоша обессилено привалился спиной к холодным камням замка, но холода не чувствовал. Ему изменили абсолютно все! Окончательно и бесповоротно! С этой секунды он остался совершенно один и его больше ничто не держит в этом треклятом волшебном мире, провались он в тартарары, пропади пропадом, сгори в адском пламени со всеми своими обитателями, притворяющимися друзьями и даже более того. А на самом-то деле! Чего уж тут говорить…
…Олира, по одной ей известным причинам моментально согласившаяся помочь Янке разыграть маленький спектакль, подшутив над Каджи, не подвела, вовремя подав условный сигнал с верхушки Башни Тайн, куда она, собственно, и пробралась именно тайком. Близняшка старательно изобразила готовность к поцелую, точь-в-точь, как и в прошлый раз на этом самом месте. Только тогда она была рядом с тем человеком, которого и вправду страстно хотела поцеловать, да он, глупый мальчишка, испугался последствий. Видимо решил, что после этого они уже не смогут быть друзьями. А теперь вот он, Каджи, в отместку нарвался на специально для него приготовленную комедию. Пусть глянет со стороны, как это делается. Может чему и научится.
Гудэй Инхель, которого в отличие от вейлы пришлось очень долго убеждать в целесообразности этой глупой, по его мнению, шутки, в данный момент страшно смущался, покраснел как вареный рак, даже попытался дернуть себя за косичку на виске, когда услышал сигнал к началу первого акта спектакля. Но схлопотав увесистый шлепок по руке от Янки, прикрыл глаза и, неумело вытянув губы в трубочку, будто пародировал мультяшных влюбленных, приготовился к неизбежному. Его ладони легли девчонке на талию, едва прикасаясь к плавным изгибам кончиками пальцев. Но парнишка все же почувствовал, как близняшка вздрогнула в момент прикосновения. Возможно от отвращения собственной ролью, может от испуга за последствия шуточки или еще по какой неведомой причине. Инхель же от стыда только еще плотнее зажмурился, словно таким нехитрым способом можно было спрятаться от оскалившей зубы собственной совести. По большому счету, он ведь сейчас своими действиями наверняка причинял сильную боль и страдания тому, кого считал своим, если уж не другом, так хорошим товарищем. Гудэю стало противно до тошноты, и он проклинал себя разными нехорошими словами из-за того, что согласился принять участие в непотребном розыгрыше, поддавшись на нелепые по смыслу, но настойчивые уговоры Янки.
Близняшке было еще хуже, так как она догадывалась, к чему может привести такая шуточка. Хотя только догадывалась, не более того. Директор не посчитал нужным раскрыть перед ней все карты, надавив лишь на ее чувства, ссылаясь на необходимость подобной проделки и даже на ее неизбежность, предопределенность. Она же, дурочка, согласилась, готовая ради Каджи пожертвовать всем, чем угодно. Но так издеваться над своей
Не подавая виду, краем глаза девчонка успела заметить как отреагировал на увиденную сценку Гоша, побледнев, будто мельник в самый разгар напряженного рабочего дня. И когда ее друг втянулся за угол стены, сверкая обилием слез на глазах, сердце Янки захлебнулось в диком вопле: 'Прости! Вернись! Я все объясню…'. Но упрямо стиснув кулаки и до крови прикусив губу, близняшка отчаянным усилием воли подавила желание броситься следом за Каджи, чтобы повиснуть у него на шее и не отпускать до тех пор, пока не вымолит прощения.
- Все… Он ушел, - вместо рвущегося наружу крика души тихо выдохнула девчонка, готовая обессилено рухнуть на землю. - Спасибо, Гудэй, что не отказался помочь в розыгрыше.
Янкин голос предательски дрожал, срываясь на плаксивый тон. Серо-голубые глаза смотрели печально, потеряв привычное для ее взгляда лукавство. А тонкие губы стали похожими на две ниточки, плотно сжавшись, что было редкостным явлением для вечно приоткрытого рта девчонки, словно она не представляла своей жизни без приклеившейся навечно легкой и ненавязчивой улыбочки. Да и весь вид близняшки безапелляционно заявлял о скорби и печали, захлестнувших душу штормовыми волнами, настолько сильными, будто она собственными руками убила свою мечту. И лишь серебристая прядка, примостившаяся посреди ядовитой зелени волос, оживленно-радостно сверкала, переливаясь крохотными
