И тут до меня дошло, что сейчас, именно в этот момент, я должен проявить смекалку и отбить часть своего добра. Я посмотрел на неё пристально так, глаза в глаза и не слишком громко произнёс:
– Полина Андреевна, я сейчас заберу у вас свой свёрток. Принесите его, пожалуйста.
Говоря «свёрток», спедалировал на «ё», поднажал, чтобы отчётливей единственное число прозвучало. И так же точно постарался «его» голосом выделить, чтобы совсем уже понятно стало. И молчу, смотрю на неё – поняла меня она или не поняла. А Маркелов – сзади, не знаю, что он видит оттуда и что про нас понимает.
Волынцева сначала чуть удивлённо так на меня посмотрела и только рот приоткрыла просьбу мою уточнить, но я не дал, успел перехватить, настойчиво повторив:
– Свёрток, Полина Андреевна, я про свёрток, где папины вещи, их там не одна, их много. Помните? – и глазами сделал на спутника своего, что позади нас был. И тоже не смог сразу сообразить, увидела она жест мой через свои толстые линзы и придала ли ему значение. А тут сам Маркелов встал со стула, подошёл бодро так и говорит:
– Нам бы без задержки, если можно, хозяюшка, а то спешим мы с Григорием, дела у нас ещё недоделанные имеются, как бы не опоздать. А после повидаетесь, поговорите в другой раз, ладно?
Я поддержал его:
– Да, да, Полина Андреевна, нам поскорей бы. – И указал рукой на Маркелова. – Это Григорий Емельянович, полковник милиции, у нас дело общее, срочное. Будьте знакомы, кстати.
Волынцева понятливо кивнула, вежливо улыбнулась и ответила:
– Разумеется, товарищ полковник, конечно. В другой так в другой. И очень приятно познакомиться.
И ушла в угол, отгороженный, ширма там стояла китайская, с вышивкой по шёлку, старой работы. Оттуда вышла и протягивает мне свёрток. Я его сразу узнал, сам ведь упаковывал. И вижу, так он и пролежал всё это время нераспакованный. А она его протягивает мне.
– Спасибо, Полина Андреевна, – говорю ей, – премного вам благодарен.
Беру его и тут же протягиваю Маркелову. Тот спокойно так принимает и в портфель свой прячет, под ремни. И спрашивает, как бы ни у кого, в воздух, глядя по очереди то на меня, то на хозяйку комнаты:
– Всё? Ничего мы с вами не забыли, друзья мои? – и снова взглядом своим: на меня сначала, потом на неё.
– В каком смысле, товарищ полковник? – теперь уже удивлённо спрашивает сама Волынцева и переводит на меня недоумённый взгляд. – Гришенька, а вы разве ещё мне что-нибудь оставляли? Всё, что было, вот оно, в свёрточке вашем, всё как есть. – И пожимает плечами.
Господи, как же я в тот момент любил её, эту благороднейшую женщину! И как был ей благодарен! Этой умнице, этой настоящей питерской интеллигентке старой ещё, довоенной, досоветской закваски! Нет теперь таких, други мои, нет и не будет больше никогда. Выжглись, выветрились, изгнались и почили – другие уже не родятся.
Не дождавшись ответа, жестом предложила присесть к столу:
– Чаю выпьем, гости дорогие? Не желаете чаю моего отведать?
– Нет, нет, – отмахнулся рукой Маркелов, – упаси бог, какой там чай, и так горим как швед под Полтавой. Идём уже, Григорий, ты готов?
И сделал движение уходить. Тут Полина Андреевна как-то замедлилась, задумалась, затем сняла очки и, подойдя к полковнику, пристально вгляделась в его лицо. Потом вернула стёкла на место и задумчиво произнесла:
– А ведь я вас знаю, товарищ полковник. Припомнила, как мне кажется. Вы, если я правильно услышала, тоже Григорий, да? Не запомнила, извините, как по батюшке.
– Да, Григорий Емельянович, – тормознув уже почти у двери, обернулся тот. – Только, прошу прощения, вы меня откуда можете знать? Я что-то вас не припоминаю. В органах вы, как я понимаю, не служили? – он окинул её полунасмешливым взглядом. – Не могли служить, я хотел сказать.
– Да, не могла, – согласилась Полина Андреевна, – но вот только когда вы шведов упомянули под Полтавой, я вспомнила. Муж мой покойный, Аркадий, любил это повторять, фразу эту. Когда куда-нибудь опаздывал. Он у меня как раз служил в органах, только не в милицейских. А вы, как я теперь думаю, его на службу и со службы возили. Вплоть до 38-го, до самого его ареста. И фамилия ваша... сейчас, сейчас... – она приложила ладонь к виску, прижала и отпустила. – Я, вероятно, ошибаюсь, но что-то вроде... Марголин... или Меркулов. Как-то так. Или я не права, товарищ полковник? Впрочем, вы ведь его не так долго и возили, верно? И имели тогда то ли младший офицерский чин, то ли не имели ещё, да? Точно не скажу, Аркадий вас чаще всё Гриш
– Маркелов я, не Марголин и не Меркулов, – отозвался полковник. – «О-о-опель» был у нас тогда... – мечтательно задрав глаза в потолок, протянул он. – Тридцать восьмой год, самый-самый... Боже ж мой, да неужто вы Волынцева Аркадия Валерьяныча супруга? То-то смотрю, места знакомые, хоть полжизни с тех пор и утекло. Да, было дело, возил его, оба мы к иностранному отделу были тогда приписаны: сам он, замначальника, и я с «Опелем» нашим. Только потом его... ну вы сами знаете... А я на том же месте вплоть до самого конца оставался, в органах, а после уж армейский стал, как война началась, переводом ушёл. Вот ведь как встретились мы с вами. – И обернулся ко мне: – Чего ж молчал, друг ситный, мы же старые, получается, знакомые с Полиной Андревной.
На лице его нарисовалось подобие улыбки, только в тот момент мне не очень было ясно, искренне радуется он той своей улыбкой или же прикрывается. Однако времени обдумать этот вопрос он уже не дал. Резко попрощался:
– Всего наилучшего, товарищ Волынцева, искренне рад был знакомству и до свидания. Нам и вправду давно уже пора. – И вышел за дверь. У меня было две секунды, и я их использовал. Склонившись над рукой Волынцевой, я прижал её к своим губам и еле слышно произнёс:
– Я заеду ещё, когда вырвусь, Полина Андреевна, не могу сейчас, – оторвался и показал ей глазами на незакрытую дверь в коридор. – До свиданья, – и тут же вышел вслед за Маркеловым, чтобы не вызвать у полковника лишних подозрений.
Пока спускались по лестнице, успел спросить:
@bt-min = – Ну что, Григорий Емельяныч, не обманул я вас? А то вы, я знаю, не доверяли мне до последнего.
@bt-min = – Не знаю пока, – буркнул он в ответ, – обманул или не обманул. И если не обманул, то как именно не обманул.
@bt-min = – В смысле? – насторожился я. Мы уже спустились вниз и через парадное выходили на улицу. – Что вы имеете в виду? Можете пересчитать, тридцать восемь единиц будет, как я вам и говорил.
@bt-min = – Сейчас сядем и глянем, – ответил он, ища глазами скамейку поотдалённей.
@bt-min = Мы дошли до ближайшего сквера и присели. Он поставил портфель к себе на колени, расстегнул ремни и раздвинул стенки. Затем погрузил в него руки и развернул свёрток, не вытягивая его из глубины. То, что полковник увидел, думаю, поубавило у него подозрений. Он даже не стал ничего пересчитывать, всё было ясно и так. Свёрток был цел, момент передачи отслежен им лично, изделия, хоть и не знаток был, но оказались столь впечатляющими, со всеми этими сверкающими жёлтыми, белыми, зелёными и прозрачным камнями, что не оставляли никаких сомнений в их ценности.
@bt-min = – Это нужно смотреть на дневном свете, – подсказал я ему, – иначе радугу целиком не захватите, весь спектр.
– К херам мне твоя радуга, Лунио, – почти довольным голосом ответил Маркелов. – Ты лучше скажи теперь, как жить дальше собираешься. Справку тебе отдам, но паспорт сможешь получить только по месту постоянного проживания. Там, куда его прописывать будут. И место такое ещё придётся выбирать, вот так, сержант. И про Ленинград забудь, я уже тебе говорил.
Да, говорил. Я и сам это знал. Бывшим лагерникам места в крупных городах нет и не будет. Город для жизни придётся выбирать теперь из оставшихся, уезжать в провинцию и там начинать всё сначала. Я был к этому готов. Меня так радовало всё вокруг, что даже нисколечко не было жаль отцовского наследства – по
