Екатерина Рязанова
На пороге юности
'Анна Вторая'
Ночью расшумелся ветер. Казалось, кто-то бегает по крыше и вызванивает дробь на стеклах окон.
Олег проснулся и поежился. Рывком раскрылась форточка, и поток холодного воздуха дунул ему в лицо. Олег натянул одеяло до самого носа. А ветер дул все настойчивее, высоко вздымал оконную занавеску, колебал край скатерти. Даже брошенная на стул Олегова рубашка начала размахивать рукавами. Казалось, все в сумеречной комнате зашевелилось. За ширмой громко вздохнула мама.
Тогда Олег вскочил и одним быстрым движением попытался справиться с непокорной дверцей форточки. Но ветер толкал ее, рвал из рук, озорно свистел в щели и успел-таки швырнуть в сонного Олега доброй пригоршней колючих снежинок. А когда форточка все же оказалась закрытой, ветер глухо завыл, снова застучал по крыше, снежинки забились о стекла, как сухой песок.
Олег юркнул под одеяло, но спать уже не хотелось. Мысли привычно закружились вокруг событий последних дней. Олег заново до мельчайших подробностей разбирал нелепую ссору с Василием; заново переживая чувство обиды и горечи, мысленно спорил с Василием до тех пор, пока Василий не подошел к его кровати и не поманил за собой. Обрадованный Олег вскочил и, одеваясь, старался вспомнить: что же самое главное нужно сказать другу? Потом они вышли прямо через стену, на которой висела большая географическая карта, и очутились в поле. Василий крупно зашагал вперед, изредка оглядываясь на Олега. А Олег все не мог припомнить, что он должен сказать Василию... Он старался догнать товарища, но ветер валил его с ног и засыпал глаза снегом. Олег хотел пойти быстрее, но ноги почему-то не слушались. Вот уже Василия не видно, и Олег остался в поле один. И тут он вспомнил и крикнул вслед Василию: «Эх, ты, какой же ты мне друг? А еще товарищем считался!» — и сам, чувствуя свою беспомощность, все бессилие жалких слов, повалился в снег. Тогда Василий вернулся и стал трясти его за плечо... Олег открыл глаза и зажмурился от яркого света. Над ним склонилось смеющееся лицо матери:
— Ты что воюешь? Вставай, в школу опоздаешь!..
На улице было тихо и солнечно. Только волнистые снежные заструги на дорогах напоминали о ночных бесчинствах ветра.
Олег радовался морозцу, и снежным сугробам, и солнцу. И только в школе, усевшись за парту, он снова ощутил смутную тоску и беспокойство.
Солнце ласково заглядывает в широкие окна класса, искрится, играет в морозных узорах, а на сердце у Олега невесело. Сейчас будет урок истории. Ребята торопливо шелестят страницами учебника, и только на их с Василием парте нет ни раскрытой книги, ни даже листочка бумаги с выписанными для памяти датами. Олегу теперь все равно, какую отметку по истории он получит. А Василий... Ну, Василий — это совершенно особая статья.
Олег всегда заранее знал, когда Анна Михайловна собирается вызвать к доске Васю Кузьмина.
Должно быть, учительница не замечала, как по-особенному готовилась выслушивать его ответ. Она откладывала в сторону журнал, осторожно прислоняла перо к чернильнице, усаживалась поудобнее и тихо произносила:
— Пойдет отвечать Кузьмин Василий.
Она терпеливо ждала, пока Вася медленно, будто нехотя, поднимался со своего места, растерянно моргал, оглядывался по сторонам. Можно было подумать, что Кузьмин урока не знает и просит помощи. Наконец, низко опустив голову, он направлялся к доске. Стоя возле учительницы, Вася иногда продолжал какие-то свои приготовления к ответу: теребил волосы, тер пальцем переносицу или напряженно смотрел в одну точку. Анна Михайловна не торопила его. Она ждала молча, чуть улыбаясь одними глазами.
Внезапно Василий успокаивался и начинал говорить. И обычно это был не просто ответ. Это была маленькая лекция по истории на заданную тему. Примеры, которые приводил Василий, заставляли разевать рот даже тех, кто и сам имел обыкновение заглядывать в дополнительную литературу. Кузьмин сыпал фактами и неожиданно, словно нанизывая на нитку, подцеплял их какими-то своими обобщениями и выводами.
Всегда сдержанная, Анна Михайловна во время Васиного ответа не умела скрыть своего удовольствия. Лицо ее расплывалось в улыбке, она кивала головой и победоносно оглядывала ребят, как бы приглашая всех полюбоваться на человека, который по-настоящему любит историческую науку.
Внезапная тяжелая болезнь вынудила Анну Михайловну оставить школу, и почти в самом начале учебного года седьмой «В» оказался без классного руководителя.
Сначала кое-кто из учителей замещал ее, но скоро стало ясно, что Анна Михайловна не поправится и придется приглашать нового учителя.
Прежде на седьмой «В» почти не поступало жалоб. Отрядный вожатый Володя Кулешов регулярно проводил сборы. Не раз отмечалась работа отряда на совете дружины. Теперь Володя Кулешов учится в другой школе, и его долго некем было заменить.
Олег частенько забывал надевать пионерский галстук. Во всем классе в галстуках ходило лишь несколько человек — преимущественно девочки, из мальчиков — один Коля Раков.
— Скоро в комсомол вступать, а ты все в галстуке ходишь, — поддразнивал Колю Олег.
— Мать ругается, — признался Коля.
Олег и сам выдержал дома неприятный разговор с родителями, но упрямо настаивал на своем.
— А у нас в классе никто галстуков не носит. Что я, дурак — один буду, как маленький? Мы теперь в комсомол готовимся...
В действительности никто никуда не готовился.
В классе начался разброд и беспорядки. Было похоже, что из коллектива вытянули какой-то главный стержень. Все, что на нем держалось, некоторое время еще сохраняло прежние свои очертания, но постепенно слабело, косило на сторону.
Учителя все чаще стали жаловаться на седьмой «В». Даже робкая «англичанка» — Раиса Семеновна — вышла однажды из терпения и пристукнула маленьким кулачком по столу. Любимый физик — старый Николай Иванович — частенько вздыхал и приговаривал: «Пора бы администрации прибрать к рукам этих оболтусов».
Но дела не поправлялись.
Наконец однажды Коля Раков принес в класс новость. В школу приняли новую учительницу истории. По странному совпадению, ее тоже звали Анной Михайловной.
Когда впервые новая Анна Михайловна перешагнула порог их класса, ребята настороженно примолкли. Все глаза устремились на учительницу. Олегу показалось, что она смутилась. Но, может быть, это только показалось.
Учительница была молода. Открытое лицо, русые волосы, гладко зачесанные к затылку, и строгая складочка между бровями. А глаза... Странными показались они Олегу: серые, немного навыкате, они смотрели спокойно, строго, даже холодно. Глаза Олегу не понравились. Он вспомнил ласковый прищур небольших, затененных ресницами глаз прежней Анны Михайловны и невольно вздохнул.
— Да, видать, у этой не заиграешь! — услышал он сдержанный шепот позади себя. — Федот, да не тот!
Олег оглянулся и молча кивнул улыбающемуся Коле Маточкину. Потом искоса посмотрел на Василия. Но
