Как началась война, оказалась моя Полина Кузьминична с грудным Васильком да со старшей дочерью под Смоленском у родных. Сначала всполошились было, хотели уходить, а потом решили отсидеться. Да и плохо решили. Бежать пришлось под обстрелом, под бомбами. Василек на руках, дочка за юбку держится и узелок несет. А самой тоже на руки впору — девятый год ей шел, во втором классе училась. Славная была девочка...
Викентий Вячеславич старательно загасил папиросу о разбитое блюдечко и тут же закурил новую. Олег не шевелился.
— Так вот. Шли они, пока не добрались до железной дороги. Какой-то эшелон их подобрал. И неизвестно, что хорошо, а что худо в те времена было. Один от самой границы шел и живым остался, а другие в тылу погибали...
Иной раз думаю, не потянись они к железной дороге, может быть, жива бы дочка была. Да... В эшелоне разный народ собрался. Беженцы. Матери с детьми, раненые красноармейцы. Лето. Жара, мухи. Воды не добьешься. Поезд то мимо станций летит, то посреди поля остановится и стоит. Василек совсем малыш был. Без воды с грудным ребенком в летнее время гибель!.. Вот и послала наша мать Наташу вместе со всеми раздобыть воды. Бидон дала. Поезд как раз остановился возле леса. Много народу за водой пошло. Тут и налетели фашистские самолеты. Сверху видно — народ. Стали поливать из пулеметов. Несколько бомб сбросили на эшелон. Не попали, машинист вырвался. Те, кто в вагонах сидели, — живы остались, а кто за водой пошел — половина не вернулась. Наташу принесли на руках... И двух часов не протянула...
Викентий Вячеславич замолчал, неподвижно смотрел в окно. Папироса догорела, и небольшая палочка пепла стала совсем серой. Потом обвалилась и рассыпалась. Викентий Вячеславич очнулся, смахнул пепел с колена:
— Вот с тех пор у Полины Кузьминичны и начались эти припадки. Все ей думалось, что самой надо было за водой пойти, а детей в вагоне оставить. Ей все казалось, что она сама послала Наташу на смерть... Видишь как?!
Викентий Вячеславич помолчал, закурил новую папиросу и продолжал:
— Василий с детства привык к тому, что мать у нас нездорова. Помогать ей рано научился. По хозяйству все сам, а матери не давал переутомляться. И все стеснялся, как бы другие странностей не заметили да страшного слова про его мать не сказали... Но, видно, не судьба ей поправиться. Опять в больнице, слышал?
— Да почему же? — с тоской в голосе спросил Олег. Он теперь горько пожалел о том, что никогда не высказывал Полине Кузьминичне свои симпатии, что не знал о несчастье товарища во время их глупой ссоры. Впервые он по-настоящему пожалел и о том, что оставил свою мать в полном неведении, в страшном смятении и расстройстве.
— Врачи говорят — дополнительный толчок. Шли они с Василием по улице. А тут из поликлиники девочку на руках вынесли, больную. Стали ее вносить в санитарную машину, у девочки головка запрокинулась и рука свесилась. Василий не сообразил провести мать сторонкой, чтобы не видела. А она и вспомнила, должно быть, как Наташу ей принесли. Тут же на улице упала... Ты разве не знал?
— Не знал я! По-настоящему — ничего не знал!—тоскливо повторил Олег, припоминая, что Галя ему что-то такое говорила. Галя, а не Василий! Неужели и правда был он таким уж ненадежным товарищем, что не смог Василий рассказать ему о своей беде? А вот Кате, видно, рассказал. Ну и что ж! Да если бы Олег знал, разве стал бы он сердиться на Василия даже за драку?! Если бы можно было многое изменить, поправить, переделать! Как хотелось Олегу вернуть былую дружбу с Василием!
Викентий Вячеславич поднялся с табурета и подошел к окну.
— А ты из дому давно? — спросил он негромко.
— Вторую неделю, — признался Олег.
— А мать как же? Так и не знает, где ты?
Олег опустил голову.
— Вот что. — Геолог обернулся. Лицо его было спокойно и сурово. — Я через два дня с группой возвращаюсь домой. Ты поедешь с нами.
Олег мысленно заметался между желанием немедленно вернуться домой и успокоить мать и долгом товарищества. Надо было во что бы то ни стало отыскать Студенцова. Без него возвращаться домой просто невозможно.
— Я вам лучше вечером отвечу, — сказал он.
— А почему же? Конечно, подумай. Товарища бросать нельзя... Может быть, вместе и поедете...
Разговор оборвался, и они долго молчали.
Вернулся Антонов, красный и взъерошенный. То и дело поправляя очки на толстом носу, он сообщил Олегу, что Юрка в городе не обнаружен.
— Это уже наверняка, что в городе его нет. Звонил по всем отделениям милиции. А здесь милиция работает неплохо! Среди задержанных никого похожего. Несчастных случаев было всего четыре за последние сутки. Три — с женщинами, а один — с пожилым рабочим. Отсюда следует, что твой Юрка наверняка жив и здоров, понял? — И Антонов поднял над головой палец. — А уж по какой причине он не подает о себе вестей, подумай сам...
Олег не успел ничего возразить. В комнату вошла уборщица и бросила на постель рядом с Олегом его выглаженные штаны и рубашку. Олег хотел поблагодарить, но женщина, не слушая, повернулась и пошла, тяжело переставляя ноги.
Антонов побежал за ней в коридор и долго не возвращался в комнату.
— Пожалуй, надо ехать домой, — решительно произнес Олег.
Викентий Вячеславич кивнул головой, и на его лице вдруг снова мелькнуло уже знакомое Олегу выражение добродушного лукавства.
Возвращение
Наконец наступил момент, когда Олег мог собраться с мыслями и сосредоточиться. Необходимо было обдумать все, что с ним произошло, и решить, как поступить дальше.
До сих пор в сумятице налезающих друг на друга событий Олег чувствовал себя, как неопытный пловец на Волге, когда, неосторожно отойдя от берега, он вдруг ощущает, что его подхватило и понесло. И все его усилия сосредоточены не на том, чтобы плыть в нужном направлении, а лишь на том, чтобы как-нибудь удержаться на поверхности.
Сначала он не мог отделаться от чувства вины перед Студенцовым, которого он так и не разыскал.
Потом со страхом и волнением думал о встрече с родителями. Она произошла неожиданно просто и тепло.
Дверь открыл отец и спокойно, будто Олег только вчера ушел из дому, сказал:
— Ну вот. Наконец-то явился. Мать извелась совсем.
Потом — горячие объятия мамы, даже слезы, которых Олег прежде почти не видел. И первый вопрос родителей, когда все немного успокоились и уселись вокруг стола: а кто такой Антонов?
Оказывается, два дня назад пришла домой странная телеграмма, которая и обрадовала и испугала родителей:
«Ваш сын Робинзон жив здоров возвращается Антонов».
Мать испугалась: уж не главарь ли это какой-нибудь шайки?
Олег начал рассказывать про Антонова. Скоро увлекся. Рассказал про колхоз, про Настасью Семеновну и Таню. Разговор все больше принимал обычный, повседневный характер.
Неприятности начались только после того, как Олег заявил, что в школу он больше не вернется и собирается устроиться на работу.
Мать даже всплеснула руками.
— Постой, мать, погоди, — поспешно вмешался отец, — дай мальчишке выговориться. Куда же ты думаешь поступить?
