дверь.
И сгибается пополам от разящего удара в печень. Не успевает и понять, что к чему, как видит перед собой половой коврик, крайне замызганный, а суставы трещат, потому что руки завели за спину так, что локти чуть затылок не гладят.
Слышится испуганный писк, на пороге объявляется завёрнутая в простыню деваха лет шестнадцати.
— Звук прикрути, — хрипит Атаман, делая шаг ей навстречу. — Тебя же не трогают.
Визги и писки обрезает, как ветки бензопилой «Дружба».
— Одевайся, Аджапов. Задержан. Вот постановление об аресте. — Атаман суёт хозяину квартиры, которого уже подняли с пола, постановление. Таких липовых бумаг у него полно на все случаи жизни. Печать прокурора, подпись, все реквизиты, даже ссылка на уголовное дело — все на месте, не подкопаешься.
— Да вы чего?! — голосит Аджапов — то ли скулит жалобно, то ли возмущается. — Не за что! Я ничего не делал!
Его причитания никого не интересуют. Внизу уже стоят под парами две машины с фальшивыми синими милицейскими номерами.
Машины уходят в московскую ночь. Выруливают около свалки рядом с лесопарком.
— Я не при делах. Завязал, — гундосит Аджапов. — Мужики, скажите хоть, за что взяли… Я не при делах. Падлой буду. Мамой клянусь…
— Ты нас перепутал с кем-то, — заявляет Атаман.
— Вы чего, не менты?! — в ужасе вопит Аджапов.
Машина замирает. Свет фар утыкается в кучу мусора и спугивает бродячих котов, которые неохотно разбегаются.
— Где Махмуд?
— Какой Махмуд? — ошарашенно переспрашивает Аджапов.
— Махмуд Маленький. Чеченец. Разведчик…
— Не знаю такого.
— Не знаешь? — удивляется Атаман. И резко ладонями бьёт по ушам задержанного.
Когда в голове проясняется, Аджапов ощущает, что лежит на мокрой земле.
— Повторяю вопрос, — произносит Атаман.
— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.
— Ладно, — кивает Атаман своему помощнику. — Давай, мочи его…
— Э, правда не знаю, — скулит Аджапов.
— Давно его видел?
— Месяц назад… Он помогал нам.
— Чем?
— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.
— Пробил?
— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…
— Где он может быть?
— Не знаю!
Атаман кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.
— У-й-я-а!!! — дико, как сирена, воет ингушский бандит.
— Дальше коленная чашечка, — уведомил Атаман.
— Ох… Что же вы за беспределыцики, — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по- настоящему. А значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.
— Давай, говори, падла такая. Рассуждать ещё будешь…
— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.
— Кто такой? Где живёт?
— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутове со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят с шлюхами гулять. Друзья…
— Адрес.
— Не знаю. Больно-о-о.
— Адрес, урод!
— Я покажу…
— Если врёшь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?
— Да… Больно-о-о…
Один из бойцов рвёт рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плёвая — больше шума и визга.
Ночь. Дорога. Мигание светофоров…
Гочу даже не приходится выуживать из тёплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно лёгкого поведения.
— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а значит, шансы остаться в живых резко возрастают.
— Поверим на слово, — Атаман кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…
Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.
— Закурить не найдётся? — подваливает он к Гоче.
— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений. Профессиональный боксёрский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлёпок по губам.
— Заглохни. Дольше проживёшь!
Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.
На этот раз помойка в другом конце Москвы, но пейзаж схожий. И опять Атаман задаёт тот же вопрос:
— Где Махмуд?
И слышит тот же ответ:
— Не знаю.
— Выбор у тебя небогатый — сдохнуть или сказать. — Атаман проводит по нежной щеке Гочи острым лезвием финки, оставляя порез. Ответом служит истошный визг. Но тут никто ничего не услышит.
— Шинковать буду кусками, — объявляет Атаман. И Гоча ему верит.
— Он у Нинки!
— Поехали, покажешь адрес.
— Я не пойду.
— Тогда тебя понесут.
На этот раз путь лежит в Бескудниково. Ночью по Москве можно ездить. Машин мало. Только носятся как бешеные иномарки — видать, боясь опоздать из одного ночного клуба в другой. Да крутятся патрульные машины. Патруль Атаману не страшен. У него ксив прикрытия столько, что можно спокойно двигать хоть в Кремль.
Гоча, едва перебирая ногами, поднимается с бойцами на этаж.
— Здесь, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы он меня видел…
— Звони, — Атаман подталкивал его к двери. — Заорёшь, чтобы предупредить, тут же и завалю…
Гоча трясущимся пальцем вдавливает кнопку звонка.
— Кто? — слышится женский голос.
