следователем, который не понимал, что делать со всеми задержанными, и все порывался тут же всех отпустить, включая того, кто стрелял из пистолета.
— Адрес нужно поднять, — сказал я. — Собровцев нам дадут — до Щербинки махнуть, припечатать клиента?
— Дадут, — кивнул Толкушин.
Он договорился со старшим группы. И вскоре две машины — моя и собровская — двинули в направлении Щербинки.
Баллон, по форме и объемам действительно напоминавший этот предмет, и его тощая, с всклокоченными белыми волосами дама были пьяные в дым. Они в полуголом виде пытались чем-то заниматься на ковре, но у них не особо получалось. На грохот вылетающей двери и омоновских башмаков внимания особенного не обратили.
Баллона не пришлось сдергивать с постели, ронять на пол. Просто его стащили с «мартышки» и защелкнули наручники.
Он полежал с минуту, с трудом повернул голову, скосил глаз на бугаев в пятнистой форме и пообещал:
— Сейчас еще полежу, потом наручники порву. И всех тут отхерачу!
Заявление было встречено с пониманием — взрывом хохота.
— Вставай, Брюс Ли, карета подана, — ткнул его носком ботинка собровец.
— А пошли вы все, — Баллон прикрыл глаза.
Его поставили на ноги, встряхнули, как драную шубу. На всякий случай дали оплеуху, чтобы он заткнулся и не портил своим воем и матом хорошее настроение присутствующих. И потащили в машину.
Итак, почти вся шайка была в моих руках.
Мой телефонный звонок поднял следователя горпрокуратуры с постели. Он досматривал самый сладкий сон.
— Нашел я Волоха. Взяли двух его подельников.
— Так. Сейчас, приду в себя, — Бабин наконец проснулся — мне было его искренне жаль — и осведомился:
— Машину когда можешь подослать?
— Заеду за тобой минут через двадцать, — пообещал я.
— Отлично…
До утра я и Бабин работали с задержанными. Привели в чувство Баллона, который больше «херачить» никого не собирался. До него дошло, где они и по какому поводу. Сперва он от всего отказывался, но очная ставка с перепуганным Осиной поставила его на место.
— Один вопрос — где все вещи? — спросил Бабин у Баллона.
— У Волоха спросите. Он их барыге отдавал.
— Ты заказчика знаешь?
— Не знаю. Он какой-то кореш Волоха еще по Северу. Но сам барыга тот перед нами никогда не рисовался. Такая хитрая сволочь. Но Волох говорил, что он шишка.
Плохо. Доказухи не будет. Из цепочки заказчик выпал напрочь.
— Вещи где? — снова спросил я.
— Все у этого барыги… Дом у него есть, где все держит. Волох говорил, что он псих. Он эти картинки веселые не толкает. Для себя.
— Значит, не барыга, — усмехнулся я.
— Значит, не барыга, — озадаченный, согласился Баллон.
Я просмотрел утренние газеты.
«Бандита, подозреваемого в убийстве коллекционера, взяли с тузом в рукаве», — гласила статья в «Московском комсомольце».
Конечно, никаких тузов в рукаве у Волоха не было, но не приврешь — не проживешь, — по этому принципу существовала газета.
— Смотри, — протянул я «МК» Железнякову. Он пробежал глазами статью.
— Красиво врут, — кивнул он. — Главное, что написано — Волох жив. И никакого намека на его трагическую судьбу.
— Вот именно.
— Интересно, главный клиент уже ознакомился с газетой?
— Не с этой, так с другой. Или телевизор посмотрел. Шум мы устроили немаленький… Ну что, звоним?
— Звоним, — махнул рукой Железняков с таким видом, с каким говорят «наливай».
Я запер дверь кабинета, чтобы никто не беспокоил. И кивнул:
— Заводи.
Железняков пододвинул к себе телефон, нажал на громкоговоритель и нащелкал номер. Трубку на том конце взяли. И сказали:
— Вас слушают.
— Здорово, Бугор, — Железняков назвал его по кличке, по которой этого человека знали только на Чукотке.
— Кто такой? — резко спросили на том конце провода.
— Баклажан из Смоленска.
— И что тебе надо, Баклажан из Смоленска?
— Привет тебе от Волоха.
— И что?
— Он просил передать, чтобы ты о нем позаботился. Ему хочется побыстрее выйти.
— Да?
— Да. А иначе он молчать не собирается. Ему мокруху клеют, — Железняков говорил по-блатному, нараспев, очень убедительно. Был бы видеотелефон, он бы еще пальцы веером сделал. — Ты бабки кому- нибудь отстегни…
— Что?
— То, что слышишь. Или Волох тебя притянет. И тогда уж бежать тебе до самой Америки. Или обратно в Чукотский автономный округ.
— Ладно, — на том конце провода помолчали. — Скажи, что-то придумаем.
— Скажи, да… Тьфу, тьфу, чтобы не сглазить, но я его скоро не увижу. Меня вчистую оправдали. Я тебе привет передал. Все.
Железняков положил трубку.
— И какие у него будут телодвижения? — задумчиво спросил я.
— Масса вариантов, — неопределенно повел рукой Железняков. — Может ждать у моря погоды. Или обнаглеет до того, что полезет выкупить Волоха.
— Это нереально, и он понимает прекрасно. Вероятнее всего, он попытается переправить за бугор хотя бы часть коллекции. А сам свинтит в страну, откуда нет выдачи преступников.
— Думаешь, решится? — с сомнением произнес Железняков.
— Он решится, — уверил я. — Такой человек — он всю жизнь на что-то решался.
— Поглядим.
— Да, думаю, недолго ждать…
Ждать оказалось действительно не так долго. К вечеру с нами вышел на связь командир бригады наружного наблюдения и сообщил:
— Объект проверялся несколько раз, нет ли «хвоста». Едва его не упустили. Кажется, он собирается двинуть из города.
— Мы присоединяемся, — сказал я. — Где вы сейчас?
— На Ленинградском проспекте. В конце.
— Двигаем… По коням, — крикнул я. — Быстрее. Как ветром нас вынесло из здания Петровки. На ходу я показал удостоверение постовому. И бросился к стоянке, где была моя машина.
Нацепил мигалку на крышу. И по газам. Прочь правила Дорожного движения. Если объект проверялся,
