— Да.
Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.
— А он у кого взял? — спросил я.
— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.
— Погоди, разговор еще не закончен.
— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.
— А что ты еще можешь сказать?
— Тютя от ментовки хоронится.
— Это я знаю, — усмехнулся я.
— А где хоронится — знаешь?
— Нет. Но хотел бы знать.
— Скажу… Давай…
Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.
— Так где Тютя хоронится? — спросил я.
— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.
— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.
— Ну, семнадцать.
— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.
— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.
— Он самый.
— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».
— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.
Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…
Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.
— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.
— Его еще найти надо, — сказал я.
— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.
Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.
— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.
Мы вошли в подъезд.
— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?
— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!
— Тренироваться надо, — поддел я.
— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.
— Не Тютя погулять вышел?
— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.
Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.
— Что-то есть, — сказал я.
За дверью слышалось какое-то шуршание.
— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?
Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.
— Они… — прохрипел он.
Он дернулся. И прохрипел послабее:
— Они!.. Быстрее!
Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?
Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:
— Что?
— Кто выходил сейчас? — крикнул я.
— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».
— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.
Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».
Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.
— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.
А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.
— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.
Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.
Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.
А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.
— Ну же! — ерзал Князь.
Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.
— Уходят! — ярился Галицын.
— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?
— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.
Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.
Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.
— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.
— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.
— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.
— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…
Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный
