Их задача — контролировать оргпреступность. Их мечта — Гарика нам на область усадить. Они совсем заигрались, сволочи!
Действительно, УБОП в последнее время заигрался. Пользуясь поддержкой заместителя начальника УВД по криминальной милиции, тоже выходца из этой организаций, руководство Управления мечтало посадить на область смотрящего — вора в законе Гарика, на которого оно имело возможность каким-то образом влиять. Отлично — заправлять всем в Полесске при помощи вора в законе! Прознав про этот план, Ушаков, отработавший не один год в ИТУ и ни в одной тюрьме не допустивший воровской власти, отлично представлявший, что такое дать возможность вору в законе верховодить на зоне или в городе, встал на дыбы. Когда все было на мази и местная братва уже присматривала Гарику коттедж в заповедной зоне на косе и четырехкомнатную квартиру в центре Полесска, Ушаков умудрился провести красивую, классическую оперкомбинацию, сбросил кое-какую информацию в блатной мир, стравил Гарика с полесскими авторитетами, так что вопрос был снят сам собой.
— Враги натуральные, — не унимался Гринев.
— Не шуми, — произнес Ушаков. — Надо работать.
Несколько дней прошло после расстрела Глушко. И наблюдалось явление «глухаря». То есть на глазах дело становилось все более глухим. Розыск по горячим следам ничего не дал. Киллер испарился, и никто не мог даже приблизительно описать его внешность, только была уверенность, что он потрудился над ее изменением. Ясно было, что работал человек, умеющий стрелять, достаточно хладнокровный и просчитавший все.
Вырисовывался ряд версий о мотивах и заказчиках, но отработка их — дело долгое и хлопотное, не на один день.
— Раскрываемость убийств в области — девяносто два процента. Лев, какие мы с тобой дела поднимали, — сказал Гринев.
— Неподъемные, — кивнул Ушаков.
— Буряка завалили — мы подняли. Убийство брянских бандитов подняли. Янтарщиков расстрел — и тот подняли. А эти табачные дела виснут и виснут, тянут вниз, как ярмо на шее!
— Большие деньги, — сказал Ушаков. — Мы слабо умеем работать против больших денег.
— Нам не дают работать против больших денег, — уточнил Гринев.
Действительно, все так и было. Раскрыли и разборочные убийства, когда казахская и брянская группировки делили рынок в Полесске. Раскрутили убийство Буряка — авторитетнейшего в области человека. Героя соцтруда, директора крупнейшего комбината. Тогда шум стоял до небес, говорили о выгоде оргпреступности государству. А выяснилось, заказала директора собственная дочь, которая имела свои претензии на семейное имущество. И убийство пятерых человек, которых забили как свиней за тридцать килограмм янтаря, тоже раскрыли. А табачные дела зависали. И дело не в том, что не было подозреваемых, не с кем работать. Наоборот. Слишком много желающих пустить друг другу кровь. Такой бизнес — бесконечная война. Каждый желает смерти каждого. У серьезного табачного деляги найдется не один мотив для того, чтобы грохнуть любого другого такого же делягу.
В кабинет постучали. Зашел седой оперативник из «убойного» отдела.
— Привезли, — сообщил он.
— Не возмущалась? — спросил Ушаков.
— Попыталась. Но быстро успокоилась.
— Ладно. Веди сюда… Оперативник вышел.
— Слушай, Гринев, — обратился начальник уголовного розыска к своему заместителю. — Мне с дамой, пожалуй, с глазу на глаз стоит перетолковать.
— Ну да. Как с придурками из УБОПа — тут без меня труба. А как с дамами — тут рылом не вышел, — усмехнулся Гринев.
— Да уж, поручик Ржевский, манеры надо оттачивать, — кивнул Ушаков.
— Хорошо. Пойду оттачивать… Если ее за шкирку нужно тряхнуть — зови.
— Всенепременно.
Ушаков надеялся, что трясти эту женщину за шкирку не придется… Хотя наверняка захочется.
Она вошла в кабинет, сдержанно поздоровалась и скромно примостилась на краешке стула.
Начальник уголовного розыска был большим любителем, одно время даже знатоком женского пола, поэтому сразу оценил ее грацию, незаурядные внешние данные и тот легкий налет шлюшничества, который не позволяет зачислить женщину в это племя, но достаточен, чтобы в душе мужчины что-то томно заныло.
— Приношу вам соболезнования, — сказал он.
— Спасибо, — кивнула, стараясь придать себе скорбное достоинство, Инесса Глушко и коснулась пальцем лица, будто смахивая так и не навернувшуюся слезу. — Ваш сотрудник очень настойчиво меня приглашал к вам… Я прямо подумала, что он наденет на меня наручники.
— Это недоразумение, — произнес Ушаков. — Я просто попросил вас приехать, переговорить, поскольку все мы заинтересованы в одном — чтобы убийцы вашего мужа были изобличены.
Она кивнула.
В ее скромности и покорности, в строгом черном платье было что-то насквозь фальшивое. Она походила сейчас на монашку, которую сослали в монастырь по приговору суда за разгульный образ жизни.
— Убийство. Похороны. Допросы… Я устала… Я не представляла раньше, что можно так устать… За что мне все это? — Она нервно сжала сумочку.
Ушаков готов, был согласиться, что даме действительно досталось.
— Я устала, — с нажимом повторила она.
— Я не задержу вас надолго. Всего несколько вопросов.
— Если несколько — это немного…
— Совсем немного, — заверил Ушаков. — Главный из них: кому выгодна смерть вашего мужа?..
Как он и ожидал, ничего особенно ценного Инесса ему не поведала. Дежурные ответы, в основном: не знаю, не видела, не слышала и, вообще, не представляю, кто мог желать вреда мужу, который всегда всем помогал и был таким добрым. Насколько тот был добр, Ушаков знал еще по работе в ИТУ, где на заключенного Глушко было объемное досье как на лицо, склонное к нарушению режима и пытающегося занять командные позиции в преступной среде. Также там значилось, что для достижения этих целей он больше полагается на физическую силу и агрессивность, чем на дипломатические способности и интеллект.
— У него были ощутимые денежные потери за последние месяцы? — спросил Ушаков.
— Какие потери? — напряглась Инесса.
— Он погорел с кредитом «Квадро». Знаете, о чем речь?
— Слышала, что директор «Квадро» Сорока собрал какие-то деньги и будто из-за этого его убили. Но что муж мой участвовал в этом… — Она посмотрела на начальника уголовного розыска наивными глазами, и тот с удовлетворением отметил, что она врет. Притом маскировала это дешевыми трюками, от чего вранье сразу бросалось в глаза. Да, врать она любила, но не умела — это было видно сразу.
Ушаков попытался пробить ее оборону еще несколькими простенькими вопросами. А потом огорошил «прямым ударом» в лоб:
— А у вас с ним как в последнее время складывалось?
— Что вы имеете в виду? — напряглась Инесса.
— Разное в семьях бывает.
— Так и спросите прямо — не было ли у меня любовников?.. Нет. Не было, — произнесла она с неожиданным напором. — И не потому, что воспитание не позволяло… Просто нужно знать моего мужа… покойного мужа, чтобы отпало всякое желание шутить с ним…
Она вытащила сигареты.
— Можно закурить?
— Можно. — Ушаков щелкнул зажигалкой, на которую она посмотрела с некоторой брезгливостью — зажигалка была одноразовая, желтая, из тех, которые продают в ларьке за пять рублей. Инесса презирала людей, которые признают в вещах только утилитарное назначение. Она считала, что вещь должна быть красивой и дорогой, пусть это и обычная зажигалка.
