Рядом затарахтел пулемет, к нему присоединился автомат Калашникова — стреляли из дома. Значит, там кто-то остался жив после взрыва гранаты.
Ему не нравилось, что он на открытом пространстве.
Позиция уязвима. Боевики, с трудом понимая, что происходит, заняли позиции и палили во все стороны. Из дома могли швырнуть гранату или выстрелить в него.
Он поднял автомат и выстрелил. Тот выплюнул несколько патронов, что-то треснуло, и машинка отключилась. Ударил по затвору — бесполезно. Теперь он был безоружен.
Метрах в двадцати от него врос в землю ржавый трактор. Если рвануть туда, рядом с ним — яма. Нужно преодолеть простреливаемое пространство, свалиться в яму и ждать. Ждать, когда все кончится.
Пуля опять вышибла над Джамбулатовым каменную крошку, так что обожгло щеку. Он набрал побольше воздуха и рванул вперед, прилагая все усилия, чтобы бежать быстрее.
Заработал пулемет. С чавкающим звуком в пыли утонули пули. Били по Джамбулатову из сарая-дота. Там кто-то разобрался, что он не свой. Что он — враг!
Ногу обожгло. И Джамбулатов едва не свалился, когда эта же нога чуть не подвернулась. Он пригнулся, пролетел вперед, коснулся земли ладонью. Пуля просвистела где-то совсем рядом…
Ну все.
Понял, что сейчас его накроют — слишком маленькое расстояние. И прыгнул вперед.
Ушиб колено. Под ногами чавкнуло. Он свалился в яму, наполовину заполненную водой.
Защелкали пули — они били по трактору и уходили вверх.
Джамбулатов съежился и вознес молитву Аллаху.
Больше он ничего сделать не мог. Он уже сделал все, что было в его силах…
«Лимонка», брошенная Джамбулатовым, упади она немного иначе, смела бы всех присутствующих. Но когда она покатилась по полу, Синякин ударил ногой по столу и рванулся в сторону, выкатываясь в коридор. Когда дом тряхнуло от взрыва, он практически не пострадал.
Тем, кто не смог выбраться из комнаты, пришлось куда хуже. Рябого размазало по стене взрывной волной и осколками. Еще один боевик упал с осколком в шее, и теперь хрипел, истекая кровью. Шимаев съежился, судорожно дыша, жизнь истекала из него, глаза закатились, он что-то шептал под нос, но различить, что именно, было невозможно.
А вот остальным повезло. Опрокинутый стол уберег их от взрывной волны и осколков. Гадаеву оторвало мочку уха, но он, казалось, этого и не заметил. Хромой тяжело дышал, держась за грудь, куда ему ударило отлетевшим куском от стола, но был жив и здоров. Ибрагимка размазывал кровь по лицу, но вид у него был почему-то довольный, он улыбался.
Гадаев ринулся вперед и схватил автомат, на лице его было ликование. Он засмеялся:
— Ай, шайтан!
Он был счастлив, что у него опять в руках автомат. Синякин сунулся было в комнату, но, увидев Гадаева с автоматом, рванулся назад.
— Эх! — крикнул Волк, контуженные барабанные перепонки с трудом улавливали звуки, уши будто закрыли подушками. Но Волк не обращал внимания на контузию — его отрешенность будто волной смыло.
Он направил ствол на Ибрагимку, который сидел на корточках и гладил автомат:
— Будешь воевать?
— Буду. — Ибрагимка тоже улыбнулся.
Между тем бой продолжался. Кто-то из боевиков рванулся к лесу, но его снял снайпер. Наконец, нападавшие проявились — заработал пулемет, сразу подавивший одну огневую точку и загнавший троих боевиков обратно в укрытие.
— Эх, — воскликнул Гадаев и, рубанув в разбитое окно очередью, орлиным взором разглядел, как вдалеке шевельнулись заросли.
Рядом с его головой воткнулась пуля, и он пригнулся.
— Шайтан! — воскликнул он и послал еще очередь.
Потом, пригибаясь, прополз к убитому боевику и вытащил из его разгрузочного жилета два магазина.
Синякин устроился в тесной, заваленной ненужным хламом, рогожами, какими-то тазами комнате. Он уже просчитал, что их взяли в клещи и кошара простреливается с холмов. В комнате был пулемет, и Синякин, пристроив его на подоконнике, дал длинную очередь, стреляя неизвестно куда и, по большому счету, просто расходуя патроны.
Он услышал сзади шуршание, обернулся и увидел выпрямившегося в рост Ибрагимку, державшего на плече автомат. Молодой ваххабит шмыгал носом и улыбался.
— Прижали, суки этакие! — воскликнул Синякин. — Прижали!
— Патрон не будет, грызть буду! — весело воскликнул Ибрагимка.
— Твоя воля, — кивнул Синякин, выглядывая в окошко и тут же пригибаясь. В стену хищно впилась пуля, едва не задев Ибрагимку — Пригнись, идиот!
Ибрагимка продолжал стоять, тупо раскачиваясь, изо рта текла струйка крови.
Боевики отстреливались из бетонного сарая, превращенного в дот. Отстреливались отчаянно и
