Комедия.
— Стрелять их, тварей, надо.
— Покажи пример, — усмехнулся Ромашин, но улыбка у него сползла с лица, когда он наткнулся на острый, ледяной взор своего старого приятеля… — Какими судьбами-то ко мне?
— Что ты можешь сказать о некоем Гвоздеве? Кличка Гвоздь.
— А что у тебя на него? — Ромашин напрягся. Косарев объяснил суть дела.
— Любопытный экземпляр, — сказал Ромашин. — Из тех, кто еще чтит блатной закон.
— Не очень и чтит. Вон, домину отгрохал.
— Слаб человек… Гвоздь начинал с должности палача, приводила исполнение приговоры сходняков. Сколько народу перерезал — никому не ведомо. Преуспел в этом деле, умудрился ни разу не засветиться. Думаю, работа ему сильно нравилась. Из тех, у кого слово с делом не расходится. Если сказал, что пришьет, — пришьет обязательно.
— Убивец?
— Не простой убивец. Умный, осторожный, волевой. Его блатные хотели смотрящим на город ставить… Кстати, он две зоны кормит. Благодетель. — Чем же он сейчас занимается?
— Да тем же, чем и вся мразь уголовная — вымогательства, махинации, левые фирмы. В девяносто шестом с чеченцами спутался. Поставлял им наемников-снайперов. И, кажется, был посредником в какой-то сделке с оружием. Тоже для Чечни. — На черных работал?
— А что ему? «Национализм расшатывает элементарное, арестантское. Этот блуд надлежит искоренять». Такое было решение авторитетного сходняка еще лет пять назад. Воры сегодня самые большие интернационалисты. Армянский и азербайджанский вор друг друга резать из-за национальности не будут. Так почему бы не помочь чеченским братьям?
— Вот мразь.
— Еще какая… Слушай, если ты его на чем зацепишь — мы тебе любыми средствами поможем. И за мной тогда коньяк.
— Не знаю, что получится. Мне неясно, что его шестерки от моих «клиентов» хотят. Ладно, пока… Чтобы разобраться в этом ребусе, для начала нужно отыскать Севу. Ведь у Гулиеватак ничего и не удалось выяснить. Может, мальчишка поможет разобраться? Но он как сквозь землю провалился.
Что касается Матроса и Киборга — их можно арестовывать хоть сейчас. Однако с этим на совещании у начальника уголовного розыска решили повременить. Полезнее будет попытаться провести оперативную разборку, поискать подходы к этой компании. , — Серега, тут такое дело… — занудил Мартынов, когдa Косарев вошел в кабинет.
— Сколько?
— Две сотни, — потупился Мартынов.
— С таким напарником с голоду скоро подохнешь, — Косарев протянул две сотенные купюры.
— Ты же один живешь. А у меня дети.
— Ладно, не тяни за душу, — Косарев уселся за свой стол, задумчиво поглядел на сиреневого пингвина Алексеича.
— А ты знаешь, чем Гвоздь занимался?
— Бандитствовал.
— Да… Он в девяносто шестом снайперов в Чечню посылал. И с оружием «нохчам» подсабливал.
— Козел.
— Этим оружием его наемники клали наших солдат. Это что, теневой бизнес?
— Получается.
— Ничего подобного, Володя. Это — измена Родине. И знаешь, что я скажу.
— Что?
— Он сильно пожалеет об этом…
— Да ладно. Поди, достань по нынешним временам «законника». Глядишь, его еще в Думу изберут. Они ныне в почете.
— Я его достану…
Глава тридцать третья
ЦЫГАНЕ
Будешь? — хозяин дома Михась протянул Севе папироску «Беломора».
— Я такие не курю.
— Это косяк. Анаша.
— Не хочу.
— Не пробовал, что ли? — усмехнулся хозяин.
— Пробовал, — приосанился Сева. — Давайте, — и потянулся за папироской.
— Ладно, не стоит. Может, потом распробуешь. Помогает жить. Хотя сам не слишком уважаю, — Михась , спрятал папиросу и отхлебнул чая из большой, красивой фарфоровой чашки.
Сева чувствовал себя здесь вполне прилично. Обиль — ный стол, вкусно приготовленное мясо, наваристый ; суп, мягкий, домашний хлеб — наслаждение после тех дней, когда приходилось прятаться и после той жуткой ночи, когда под вой бродячих собак он ломился через лес. По комнате сновали женщины, меняя блюда, расставляя посуду. Михась с ними обменивался короткими репликами на незнакомом Севе языке — одном из цыганских наречий.
— Поел, попил? — спросил Михась. — Теперь рассказывай, в чем беда-кручина.
— Ну…
— Не стесняйся. Зла тебе тут никто не пожелает. Давай, как на духу.
От хозяина дома исходила энергия обаяния и властности. И противиться ему было трудно. Да Сева был нетаком положении, чтобы упрямиться.
— Значит, так получилось…
— Только не выдумывай ничего. Давай честно… Сева сбивчиво и маловразумительно, глотая окончания слов, изложил свою историю. Михась слушал внимательно, почти не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы.
— Попал как кур в ощип, — кивнул он, выслушав печальную повесть. — Слева — власть государева. Справа — воровская. А посредине — ты, беззащитный и никому не нужный. Так?
— Ага, — Сева вздохнул, и на лице его отразилось жалобное отчаяние, как у щенка, которого несут топить.
— Не было бы счастья, да несчастье помогло. Михась потянулся на стуле, положил с удовлетворением руки на слегка выступающий кругленький животик.
Просторный двухэтажный дом в самом центре цыганского поселка был обставлен добротной старой резной мебелью. В углу чернел метровым экраном телевизор «Sony». В серванте, горках было очень много хрусталя и старинного фарфора. На стене висели иконы, рядом с ними стояли свечки — похоже, народ здесь жил верующий. Жилище было довольно уютное, заполненное народом — женщинами, ребятней. Но они старались не лезть на глаза. Ощущалось, что Михась тут хозяин и держит всех крепко в руках.
— Повезло тебе, что ты на мою машину в Клячинске наехал, — хмыкнул Михась. Сева, сморщив лоб, потер ушибленный локоть.
— Ну, не стони, пацан, — Михась положил вишневое варенье в чай и начал размешивать серебряной ложкой. — Ты думаешь, куда ты попал?
— К цыганам.
— Фантастику любишь?
— Люблю. По видику.
— Ясно. Читать, значит, не приучен. А я грешным делом люблю книги полистать. Ты попал в параллельный мир.
— Как это? — непонимающе посмотрел на хозяина
Сева.
— Мы живем на территориях каких-то стран. Платим теми же деньгами. Можем говорить на том же языке. Но это ничего не меняет. Мы живем своим миром, который пересекается с обычным лишь постольку- по-скольку. У нас своя жизнь. Мы — сами по себе. Большой, внешний мир — это как охотничьи угодья для
