Не прошёл трактор, в бессилии рычал, зарывшись в снежный холм где-то в предгорьях.
Через двое суток вернулись Даулет и Куцый на зимовище с вертолётами. Даулет упросил загрузить вертолёты сеном и кормами.
Вход в овчарню был откопан. Пар, пропитанный дыханием сотен овец, подхватывал, глотал ветер.
Куцый держался подальше от Даулета, готовый броситься бежать при первой попытке схватить его и вновь засунуть в гремящее нутро вертолёта.
В ПОСЁЛКЕ
Улетели вертолёты. Ещё неделю пометался бескунак в горах и укатил белым зверем, утащил искристый хвост позёмки.
Даулет однажды утром послушал-послушал, как стучат копытца по деревянным щитам, которыми накрывался земляной пол овчарни, как хрустят овцы сеном. Сказал отцу и жене:
— Вернусь, станем двигаться к месту окота.
Оседлал коня Даулет, уехал. Куцый ускользнул с зимовки. Обогнал хозяина, выскочил на него из балки, замер.
— Ишь, волю взял, никого не спрашивается! — засмеялся Даулет. — Разве сейчас время по гостям?
Куцый отстал от Даулета на въезде в посёлок, где бульдозер пробивал проход в снегу; проделал недолгий путь огородами и по склону сугроба скатился в закрытый тополями двор. Опередил молодого хозяина.
И лето и зиму чабан в степи, побыть в посёлке для него праздник. Праздник начинается с бани.
Утром Куцый притрусил за Даулетом к бане. Хозяин исчез, а пёс посидел, подождал и отворил дверь ударом лапы. Он очутился в предбаннике. Банщик крикнул:
— Не лето, двери-то держать нараспашку!…
Куцый, растерявшись и оробев, ведь он был степной пёс, спрятался под лавку. Банщик сходил, закрыл двери, посчитав, что их оставил открытыми Даулет, и продолжал обсуждать с ним новости.
Тем временем он достал из тумбочки два веника, с шуршанием потряс перед Даулетом:
— Для чабанов припрятано… Один берёзовый, другой, видишь, дубовый… Из Башкирии мне присылают посылками.
— Ты меня сильно веником не бей, — сказал просительно Даулет.
— Маленько похлестать надо, — спокойно ответил банщик. — Ты день за днём на ветру, у тебя стужа сидит в глубине, в костях, надо её паром выгнать. Опять же ты овчарней пропах, навозом, а пар вытягивает из кожи пот и грязь.
Даулет и банщик скрылись за дверью. Пёс обошёл раздевалку и лёг под окном, откуда слегка дуло.
Из-за дверей приглушённо доносились голоса Даулета и банщика, звяканье тазов, плеск воды.
— Ай, хватит! — донеслось из-за двери.
Куцый узнал голос Даулета, вскочил. В голосе хозяина он услышал испуг.
— Ай, не надо! — вскричал Даулет.
Куцый бросился на помощь. Тяжёлая от сырости дверь мгновенно захлопнулась под действием пружины. Пёс очутился в пустынном помещении, среди каменных лавок, и стал было в растерянности.
Но тут из двери, врезанной в заднюю стенку мыльни, донёсся вопль Даулета:
— Ай, горячо! Ай, хватит!…
Куцый кинулся в распахнутую дверь. Горячий и плотный воздух оглушил его, обжёг ноздри. Сквозь слёзы, как сквозь туман, Куцый увидел под потолком хозяина и банщика. Его хозяина хлестали веником, он корчился и увёртывался!…
Куцый, оглушённый жаром, полез наверх, рявкнул. Обидчик Даулета увернулся, сунул в пасть псу веник. Куцый задохнулся, на миг потерял сознание и скатился по ступеням. Здесь Даулет схватил его за загривок и выволок в мыльню, а там и на улицу. Бегом вернулся в парилку со словами:
— Поддавай!…
— Пошло дело! — одобрил банщик. Рукой, одетой в рукавицу, он откинул дверцу в печи, за ней в глубине краснели раскалённые камни. — Берегись! — крикнул банщик, взмахнул тазом, плеснул.
Ахнуло, с шипением ударил пар.
На холоде пёс отряхнулся, отдышался. Помотав головой, наконец зацепил языком край прилипшего к нёбу берёзового листа и с отвращением выплюнул его. Шерсть на морде хранила въедливый запах раскисшего берёзового веника.
Пёс прошёл задами огородов, выбрался на тёмную улицу, вышел к хозяйскому двору. Постоял, побрёл назад, к центру посёлка.
Пересекая освещенную улицу, он наткнулся на след хозяина. След хранил запах кожи, овчарни, сена. Примешивался к этому сплаву запах предбанника.
СХВАТКА С ЧЁРНЫМ ВОЛКОМ
Вернулись поутру Даулет и Куцый к отаре, а там плохи дела: волки ночью забрались в овчарню, порезали десяток овец. Вот и погуляли, выходит, в посёлке.
Даулет утешал отца. Старый чабан не слушал утешительных слов. Он оседлал коня, позвал Куцего. Даулет подал ему дубину, это дедовское оружие из года в год возили с собой с летовки на осенники, с осенников на зимовки. Жаль было выбросить. Женщины этой дубиной пытались выбивать кошмы, да бросили: больно тяжела.
Волчий след, прострочив волны пуховых, искристых снегов, привёл погоню к подножию горы. Здесь в каменных расщелинах след пропал, однако Куцый по прямой, по целине, направился к каменной осыпи, что чернела в дальнем углу котловины.
— Держись рядом с конём, — велел ему старый Кашкарбай.
Местами ноги у лошади разъезжались на гладких, скрытых под снегом камнях. Звяканье от копыт о камни далеко разносилось вокруг. Куцый тянул голову, ожидая каждый миг появления поднятых с лёжки волков.
Так они пересекли осыпь. По команде старика Куцый обежал по краю осыпи, убедился, что уходящих следов волка нет, что звери затаились в камнях.
Куцый вернулся к тому месту, где волчий след входил в осыпь, и вновь потерял его на камнях. Утренний ветерок стёр с гладких камней быстрые касания волчьих лап.
В гневе заметался Куцый, и в этот миг его ноздри поймали лёгкую, как паутинка, струйку запаха: то был едкий, ненавистный, распаляющий запах волка.
Куцый, вытянувшись и подрагивая всем телом, пошёл через осыпь. Его вело верхнее чутьё, он ловил в ветре запахи зверя.
Раз, и другой, и третий, теряя направление, он принимался кружить.
Кашкарбай разгадал смысл его кружения и двинулся с края осыпи к её середине, чтобы не проиграть в расстоянии, когда волки не выдержат и выскочат из своего убежища.
Вскрикнул старик, указывая рукой вбок. Куцый оглянулся: из-под камня, из чёрной дыры выметнулись два волка.
