готовилась немудрёная пища. Мы рассчитывали, что через год станем полностью независимыми, а пока что ели предоставленный правительством рис.
Встречая новый, 1969 год, мы чувствовали огромное воодушевление. У нас не было ни вина, ни мяса, ни свечей, но мы разожгли перед хижинами походные костры. Один студент принёс аккордеон, и мы пели. Отблески костра и тепло дарили надежду и пробуждали воспоминания. Я вспоминал прогулки по развалинам Весеннего дворца в ту долгую пору моей жизни, когда я искал себя. Покинув Пекин, я забыл о меланхолии. В деревне я перестал искать себя — и нашёл.
1 января мы бросили вызов Природе. Она должна была сдаться и позволить нам превратить солнечный склон горы в рисовые плантации. Мы раскорчевали широкие участки леса, превратив их в противопожарные полосы, и начали участок за участком выжигать бамбук.
В день нашего приезда вершина горы терялась в тумане. После дождя её тёмная громада поражала воображение. Когда мы ночевали под открытым небом, трепет бамбуковой рощи — симфония высоких и низких, чистых и глухих, едва уловимых звуков — мешал нам спать. Время от времени, когда наступала тишина, мы ясно слышали, как возвращается ветер. Ветер гулял по лесу, донося до наших привычных к городскому шуму ушей неясные шепоты и шорохи. Звук усиливался, становясь похожим на топот табуна в сто, двести, триста лошадей. Внезапно раздался глухой гул земли, реки вышли из берегов, волны с грохотом бились о скалы.
Пал длился много дней. Мы учли безветренный прогноз, и столбы чёрного дыма поднимались прямо в небо. Пламя, которое мы видели из деревни, напоминало ревущее, подпрыгивающее, мечущееся чудовище.
В нашем лагере царило молчание, время от времени прерываемое чьим-нибудь нервным смешком. Мощь огня завораживала нас.
Несколько крестьян хотели пойти в маленький храм на окраине деревни и воскурить ладан богу Земли. Мы остановили их и стали объяснять, что их верования — это суеверие и феодальный пережиток. В прошлом народу не хватало света Знания и Науки, поэтому люди боялись Неба и владык Земли, а сегодня, когда полновластным хозяином нового мира стала Коммунистическая партия, Народ сам командует Небом и Землёй! Тем же вечером мы разбили глиняного идола и разбросали осколки в разные стороны.
После отжига укрощённая гора являла собой печальное зрелище. Но мы не впали в уныние, воткнули в золу красные флаги, и битва началась.
Бамбук — живучее растение, корни у него короткие, но цепкие и расползаются очень далеко. Взяв в руки мотыги и тяпки, мы перекапывали землю, чтобы выкорчевать их все, до последнего.
Ива была хрупкой, как шёлк. Через несколько дней руки у неё так распухли, что она не могла поднять мотыгу, но не сдавалась, выискивая корни маленькой лопатой. Ночи в январе стояли морозные, днём туман свинцовым занавесом опускался на землю. Очень скоро щеки у нас обветрились, руки покраснели, растрескались и кровоточили. Я часто замечал, как девушка дует на пальцы, трёт их, пытаясь отогреть, а потом, закусив от боли губу, снова берёгся за лопату. Покончив со своим участком, я шёл помогать Иве. Она была очень гордой и пыталась протестовать, но в конце концов сдавалась. Однажды я увидел, как она работает после наступления ночи, одна, в пустом лагере. Лопата стучала о комья промёрзшей земли.
Я спросил, почему она осталась, когда все товарищи ушли ужинать. Услышав мой голос, она вздрогнула от неожиданности, долго молчала, а потом разрыдалась.
Тихим сдавленным голосом девушка призналась, что давно испытывает стыд за свою медлительность и слабость. Она чувствовала себя виноватой, когда другие выполняли за день вдвое большую норму.
— Эти руки, — в отчаянии говорила она, поднося их к лицу, — ни на что не годны. Я никогда не стану крестьянкой и никогда не буду на высоте требований революции.
Я пытался утешить Иву, говорил, что Наша Революция — это революция сердец и не так уж сильно зависит от результатов нашей деятельности. Когда наш дорогой Председатель организовал движение «За перевоспитание в деревне», он хотел изменить наш образ мыслей, освободить от буржуазного духа и наших интеллектуальных притязаний.
Ива долго не могла успокоиться. Она рассказала, что родилась в семье высокопоставленных военных и родители очень её баловали. У них были шофёр, нянька, сиделка, кухарка, горничные и личная охрана, так что девочка могла посвящать всю себя учёбе. Отец запретил ей ехать в деревню, он достал для неё место в отделе пропаганды своего полка. Она взбунтовалась против привилегий и убежала из дома, свято веря, что суровая крестьянская жизнь и тяжёлая работа укрепят её физически и морально.
— Родители испортили мне жизнь, — с горечью повторяла она.
Я не знал, как мне себя вести. Слёзы этой девушки трогали меня и приводили в замешательство. Мне всё-таки удалось уговорить её вернуться в лагерь. На подходе к деревне она вытерла слёзы и заставила меня поклясться, что я никому не выдам её тайну.
Ива была старше меня на восемь месяцев и проходила первый год магистратуры в Народном университете. Школу благодаря своим невероятным способностям она закончила за четыре года.
Ива знала наизусть сотни старинных текстов. В ответ на мои шуточки она часами читала мне их, а потом мы вместе наводили на них критику за феодальный характер.
Наконец наступила весна. Оранжевые венчики рододендронов раскрылись навстречу тёплому ветру. Мы повернули течение нескольких источников, чтобы оросить наши поля. Вода на террасах отражала синь неба. Началась пересадка.
Мы организовали соревнование, чтобы поднять боевой дух.
В часы отдыха студентки стирали нашу одежду в пруду. Это стало традицией. Мы в благодарность чинили им крышу и латали тюфяки. Ива занималась моими вещами — стирала, чинила, пришивала пуговицы взамен потерянных.
Солнце пригревало всё сильнее, и скоро склон горы оделся в зелёный муслин взошедшего риса. Трудно было поверить, что зимой тут была выжженная земля!
Землю под паром вокруг лагеря мы превратили в огород: посадили фасоль, помидоры, баклажаны, картошку, морковь, огурцы и капусту. Староста подарил нам двух цыплят, и мы размечтались о собственном птичнике.
Хутор менялся с каждым днём. Расцветали цветы, распускались листья на деревьях, свет изменил облик домов, вода в пруду стала гладко-бархатистой. Появились невидимые прежде обитатели. Гудели пчёлы, мухи и стрекозы гонялись друг за другом, божьи коровки pi богомолы грелись на солнышке.
В нашем лагере образовались влюблённые парочки, неразлучные, как дерево и его тень. Мы с Ивой насмехались над потерявшими голову товарищами и гордились нашей чистой, как у брата с сестрой, дружбой.
После сезона пересадки мы получили передышку и стали ходить в горы, пробираясь извилистыми тропами в самое сердце леса.
Погода стояла прекрасная, сухой воздух был напоен ароматом зелени и обжигал ноздри, стоило сделать вдох поглубже. Солнце золотило растения, земля была усеяна густым ковром хрустящей под ногами прошлогодней листвы. Бамбук куполом смыкался над нашими головами. Ветки сгибались и разгибались, цепляясь одна за другую, каждый листок одиноко трепетал на ветру.
Однажды мы нарочно заблудились в лесу и наткнулись на развалины дома. Стены обрушились, на земле лежала груда камней. Когда-то в этом доме было множество комнат. Сборщики молодых побегов бамбука и охотники на фазанов обустроили одну из них — починили крышу, подновили стены, заколотили окна и натянули холстину вместо двери.
Внутри было темно. В углу лежала груда сплетённых из бамбука циновок, чтобы было на чем проспать ночь. На устроенном в земле очаге стоял глиняный котелок, несколько щербатых пиал и лежали листья для растопки. В горах, переночевав в убежище, человек перед уходом готовит его для тех, кто придёт следом.
Перед дверью стояли стол и три табурета. Столешница и сиденья были покрыты таким густым слоем
