обмороку, не прошло. Она взяла себя в руки. Они были твердого склада характера, эти Пиццамано, и Изотта, при всей ее утонченности, унаследовала свою долю этой несгибаемости. С высохшими глазами, с пугающим спокойствием она расспросила Ренцо, но не смогла вытянуть у него ничего о личностях напавших на Марка-Антуана людей. Было так темно в этой проклятой аллее.
Несмотря на великое свое мужество, она не могла вытерпеть неопределенности, которая обязательно сопутствует бездеятельности. Приняв решение, отметая все возможные сдерживающие соображения, она приказала своей горничной принести плащ и капюшон. Не обращая внимания на то, что она может понадобиться матери и что мать, еще не удалившаяся к себе, может обнаружить ее отсутствие, она выскользнула из дома в сопровождении Ренцо. Они прошли через сад, чтобы портье не мог видеть ее ухода, и открыли замок калитки, которая выходила на маленькую площадь, после чего по мостику над узкой протокой вышли на открытое пространство, прилегающее к широкому каналу Св. Георгия. Отсюда в нанятой гондоле они проделали путь до Мадонны дель Орто.
К Лальманту, которого этот визит чрезвычайно удивил, ее пропустили без малейших колебаний. В приемной, служившей ему кабинетом, он встретил ее с глубочайшим почтением.
Он был не один. На заднем плаке, возле письменного стола стояли двое мужчин, с которыми он беседовал, когда она вошла.
Одним из них был Виллетард, чьи пресыщенные глаза быстро оценили грацию и красоту этой женщины; другой был коренастый, средних лет мужчина в форменного покроя одежде черного цвета, лицо которого было одновременно властным и доброжелательным.
— Месье Мелвил? — нерешительно спросила она Лальманта. Затем она успокоилась и стала последовательной.
— Я узнала о том, что с ним произошло. Он наш друг. Близкий друг…
— Я знаю об этом, — он доброжелательно избавил ее от объяснений. — В это самое мгновение я понял, насколько велика ваша дружба к нему.
Он шагнул к столу и взял оттуда клочок бумаги.
— Вот что доктор Делакосте передал мне. Полагаю, это от вас. Он протянул ей записку, которую вечером она написала Марку-Антуану. Поняв причину красно-коричневого пятна, испачкавшего бумагу, она на мгновение закрыла глаза.
— К несчастью, — со вздохом сказал Лальмант, — он не уделил достаточного внимания этому предостережению.
— Как… Как он себя чувствует? — спросила она, с тревогой ожидая ответа.
Посол обернулся:
— Не расскажете ли вы, доктор?
Коренастый мужчина заговорил, медленно направляясь к ней.
— Состояние серьезное, но не дает оснований для опасения. Для какого-либо опасения. Он заставил меня поверить в чудо. Шпагу, должно быть, отвел его ангел-хранитель. Главная опасность для него — большая потеря крови. Но я полагаю, что он потерял не столько крови, чтобы не суметь выкарабкаться.
Ее глаза всматривались в это строгое доброжелательное лицо, и оттенок безжизненности исчезал с ее черт. Вновь заговорил Лальмант.
— Мы хорошо позаботимся о нем и продержим его здесь, пока он не будет огражден от всяких покушений против него.
— Кто это сделал? Это известно? — спросила она. Резкий голос Виллетарда тут же раздался в ответ:
— Ваше письмо с предупреждением, полагаю, говорит именно об этом.
Он не спеша присоединился к группе разговаривавших. Она сразу поняла смысл сказанного.
— Инквизиторы? О, нет.
Но Виллетард продолжал настаивать.
— Разве не поступают они так с теми, кого, возможно, невыгодно подвергать аресту?
— Все же, я так не думаю. И, так или иначе, я точно знаю, что планировался только арест месье Мелвила. Я узнала это от мессера Корнера — одного из инквизиторов. Кроме того, месье, инквизиторы — не наемные убийцы.
— Я придерживаюсь своего мнения, — сказал Виллетард.
— О, но я знаю, что вы заблуждаетесь. Инквизитор Корнер приходил повидаться с моим отцом сегодня вечером не только для того, чтобы сообщить, что будет произведен этот арест, но и для того, чтобы пригласить его присутствовать завтра на допросе мистера Мелвила, чтобы отец мог заявить то, что ему известно в пользу месье Мелвила.
— Видите, — сказал Лальмант Виллетарду. — Он даже, как будто, не противился аресту, и потому теперь мы знаем, что это не была попытка арестовать его. Я возвращаюсь к своему первому предположению, что это — работа того подлого барнаботто Вендрамина. Этот пес не терял времени даром.
— Кого вы назвали?
Она задала вопрос столь быстрым и встревоженным тоном, что Лальмант на мгновение удивленно воззрился на нее, прежде чем ответил:
— Вендрамин. Леонардо Вендрамин. Вероятно, вы знаете это имя?
Недоверие отразилось на ее бледном лице.
— О, нет! Это так же невозможно, как и первое.
— Вот! — вдруг не вытерпел Виллетард. — Я говорю то же самое. Вендрамин никогда не осмелился бы.
— Он уже однажды осмелился.
— Да, но изменились обстоятельства…
— Именно изменившиеся обстоятельства позволили ему вновь осмелиться, — сказал проницательный Лальмант.
— О чем вы? — спросила она.
И тут она узнала от Лальманта не только о предыдущей попытке убийства, но также и о дуэли, в результате которой Вендрамин был ранен.
Намеренно или нет, но Лальмант не рассказал ничего определенного о предлоге ссоры, однако не оставил сомнения в том, что ее затеял Вендрамин.
— Дело в том, что этот барнаботто был должен месье Мелвилу около тысячи дукатов, которые он брал взаймы, и я не могу отогнать подозрение, что Вендрамин пытался избавиться от долга с помощью удара шпаги. Как вы понимаете, мадемуазель, я не придерживаюсь высокого мнения о месье Вендрамине.
Изотта стояла перед ним, переменившаяся в лице, и непроизвольно терзала в руках перчатки тем нервным движением, которое некогда причинило такой ущерб ее вееру.
Наконец последовало:
— Могу я… Могу я увидеть его? Это возможно? Лальмант взглянул на Делакосте, и тот сложил губы в глубоком сомнении.
— Я бы предпочел, чтобы этого не делали… — начал он, но выражение ее лица разжалобило его. — Я не хочу его беспокоить, мадемуазель. Но если вы обещаете пробыть не более минуты и не разговаривать…
— О, я обещаю.
Она горела нетерпением.
Делакосте открыл ей дверь и они вышли.
— Существование этой женщины, — сказал Виллетард тоном знатока, — объясняет дружбу Лебеля с Пиццамано гораздо лучше, чем долг службы. Ее беспокойство о нем дает право предположить, что, как и его господин — Баррас, он знает толк в искусстве сочетания дела и удовольствия.
Лальмант проигнорировал это предположение.
— Как поступить с Вендрамином? — спросил он. Но Виллетард был настроен цинично.
— Удобнее предположить, что ваши подозрения беспочвенны; но крайней мере, пока у нас есть кое- какие основания считать, что это не так.
