себя.
Пораженный Виллетард вскочил на ноги.
— Лебель! Где, черт возьми, вы были эти недели?
Никакой иной вопрос не мог так вдохновить Марка-Антуана. Он отмел последние сомнения в своей душе, решив, что единственная опасность, с которой он мог столкнуться в этом волчьем логове, отсутствует.
Он холодно взглянул на спросившего и отвел взгляд, словно вопрос был слишком дерзким.
— Разумеется, там, где мне было необходимо быть, — сухо ответил он.
— Где вам было необходимо быть! А вы не подумали, что нужны были здесь?
Он бросился открывать сумку для официальных бумаг и извлек пачку депеш.
— Взгляните на эти письма, пришедшие к вам из Директории и ожидающие вашего внимания. Лальмант говорил мне, что вас не было видно с того самого дня, когда я отбыл в Клагенфурт. Он начал опасаться, что вас убили.
Виллетард недовольным жестом бросил пачку на стол перед Марком-Антуаном.
— Вы объяснитесь?
Марк-Антуан вяло пересчитал письма. Их было пять, все были запечатаны и все адресованы гражданину уполномоченному представителю Камилю Лебелю. При последних словах его брови взметнулись над холодными светлыми глазами, остановившимися на Виллетарде.
— Мне объясниться? Кому вы это говорите, Виллетард?
— А
— Если при исполнении своих функций я сочту необходимым украсить ее цветами венецианского флага — так же, как я предпочел назваться мистером Мелвилом — какое вам до этого дело? Вы знаете, что я нахожу вас дерзким?
— Я думаю, вы заважничали.
— Это положение поверенного в делах, кажется, ударило вам в голову. Я спросил вас только о том, с кем, по-вашему, вы разговариваете? Я был бы рад услышать ответ.
— Тысяча чертей! Я знаю, с кем разговариваю.
— Рад слышать это. Я бы удивился, если бы мне пришлось показывать свои бумаги, чтобы ответить вам, что в Венеции я — полномочный представитель Директории Французской Республики.
Испугавшись, наглец изменил тон. Он решил теперь мягко настаивать.
— И все же, Лебель, что же это за необходимость?
— Вот чему я удивляюсь: почему мне необходимо напоминать вам, что я здесь для того, чтобы отдавать приказы, а не получать их.
— Отдавать приказы?
— При необходимости. Вот почему я и пришел этой ночью. Он огляделся в поисках стула, пододвинул один из них к столу и сел нога на ногу.
— Садитесь, Виллетард.
Виллетард механически подчинился ему. Марк-Антуан взял из пачки одно из писем, сломал печать и развернул лист. Прочитав, он прокомментировал:
— Баррас запоздал. Здесь он приказывает мне сделать то, что уже сделано.
Он вскрыл второе письмо и пробежал его глазами.
— Те же самые инструкции. Ей-ей, они, должно быть, капризничают в Париже в выборе предлога для объявления войны. Я уже говорил Лальманту, что в качестве предлога считаю достаточным вновь использовать дело бывшего графа де Прованс. Надо сказать, что я придаю важное значение этому предлогу. Мы становимся так сентиментальны, словно представляем надменный аристократический режим. Мы чрезвычайно предупредительно относимся к мнению деспотов, которые продолжают править в Европе. К черту всех деспотов, говорю я. Когда я умру, Виллетард, это чувство будет запечатлено в моем сердце.
Так он декламировал, пока вскрывал одно за другим остальные письма. Вдруг он нашел нечто, заставившее его на мгновение умолкнуть. Затем, фыркнув от удовлетворения, он прочитал вслух отрывок, который привлек его внимание:
'Генерал Бонапарт склонен к неосмотрительным и своевольным действиям. В этом деле о поводе для объявления войны вы увидите, что его нетерпение нужно сдерживать, и вы должны позаботиться, чтобы не было непродуманных поступков. Все должно делаться в корректной форме. Чтобы обеспечить это, вы должны при необходимости использовать власть, которой вас наделили».
Прочитав, он сложил это письмо с остальными и засунул сверток во внутренний нагрудный карман, чтобы Виллетард не смог ознакомиться с этим письмом, ибо отрывок, который вслух зачитал Марк-Антуан, был в значительной мере приукрашен его собственными импровизациями.
— Там нет ничего, — прокомментировал Марк-Антуан, — что оправдало бы ваше волнение об отсрочке моего ознакомления с ними. Они не говорят мне ничего, чего бы я не знал, и не дают мне указаний, которые бы я не выполнил к этому времени.
Он посмотрел на Виллетарда в упор и сардонически усмехнулся.
— Вы желаете знать, где я был, да?
Под впечатлением услышанного Виллетард, даже не обращая внимания на явную насмешку, поспешил уверить его:
— О, но если важное дело…
Жакоб делал вид, будто с головой ушел в бумаги, разложенные перед ним.
В поведении Марка-Антуана убавилось высокомерия, но усилился сарказм.
— Как уполномоченный от Директории, я занимался тем, что вы сочли ниже достоинства вашего поста: выполнением функций агента-провокатора. Бели быть более точным, я был с моим другом, капитаном Пиццамано, в форте Сан-Андреа. Теперь, по-видимому, вы понимаете, как случилось, что один из этих венецианских мякишей имел безрассудство открыть огонь по французскому военному кораблю.
Виллетард подался вперед, округлив глаза.
— Боже мой! — только произнес он.
— Именно так. Как агент-провокатор, я имею полное праве считать, что добился успеха.
Виллетард стукнул кулаком по столу.
— Это же все объясняет! Когда это произошло, мне было трудно поверить. Казалось невозможным, чтобы кто-либо из этих изнеженных аристократов имел в себе такую смелость. Но зачем липшие потери, когда в деле Вероны мы получили именно тот предлог для объявления войны, которой нам был нужен.
— Да. Но предлоги вряд ли могут быть излишне многочисленными. Кроме того, известия о событиях в Вероне не достигли форта Святого Андреа, когда «Освободитель Италии» предоставил, наконец, мне шанс, которого я ждал. Я дергал за нити, а Пиццамано плясал подобно марионетке, в результате чего теперь сложилось совершенно законное состояние войны.
— И вы сделали это? — Виллетард растерялся от удивления.
— Я сделал это. Но я не хочу козлов отпущения за свой поступок, Виллетард.
— Что?
— Я прервал другую важную работу, чтобы прийти сюда этой ночью и спросить вас, какой болван виновен в приказе об аресте Пиццамано?
— Болван?!
Наконец, привычная презрительная усмешка вернулась на лицо Виллетарда.
— Вероятно, вы подберете несколько иное выражение, когда я скажу вам, что приказ исходит от генерала Бонапарта.
Но на Марка-Антуана это не произвело впечатления.
— Болван есть болван, командует он Итальянской Армией или сжигает уголь в арденнских лесах. Генерал Бонапарт проявил себя великим полководцем; величайшим полководцем Европы на сей день…
— Ваша похвала ободрит его.
— Надеюсь. Но меня не ободряет ваш сарказм и мне не нравится, когда меня перебивают. Генерал Бонапарт может быть гением в военных делах, но это — не военное дело. Это — дело политическое! Исключительно политическое! Политически арест капитана Пиццамано — грубый просчет первой величины. Когда я делал его героем, у меня не было планов сделать его к тому же и мучеником. Это не только не является необходимым, но даже может оказаться опасным. Это может вызвать здесь большие
