Валентино.
Ириарте убежден, что именно тогда Чезаре выбрал своим девизом знаменитое высказывание будущего диктатора и преобразователя Рима — «Aut Caesar, aut nihil» note 19. Но этот вывод кажется очень сомнительным. Во-первых, при своем честолюбии сын Александра VI был достаточно умен, чтобы не афишировать столь откровенно свои планы и намерения. А во-вторых, единственная личная вещь герцога, украшенная этим изречением, — парадная шпага, изготовленная к дню коронации Неаполитанского короля, на эфесе которой выгравированы слова великого римлянина, окруженные сценами из его жизни note 20. Совершенно очевидно, что тема девиза и украшений была подсказана мастеру, изготовлявшему рукоять шпаги, сходством имен, и нет больше ни одного предмета или свидетельства, позволяющего заключить, будто Чезаре всерьез уподоблял себя Цезарю.
Еще не закончился праздник, когда в Ватикан прибыли полномочные представители Имолы и Форли. Они привезли на подпись его святейшеству вассальные договоры, в которых жители обоих городов признавали своим законным господином и повелителем грецога Валентино.
Современники тех событий и историографы последующих веков не раз обвиняли Александра VI в том, что он развязал войну, руководствуясь единственной целью — обеспечить княжескими владениями своего незаконнорожденного сына. И действительно, в результате похода, начатого во имя общецерковного дела и оплаченного из церковной казны, к имени Чезаре Борджа были присоединены титулы графа Имольского и Форлийского. Но все же обвинение, адресованное папе, нельзя назвать полностью справедливым. Во- первых, земли, о которых шла речь, с точки зрения канонического права действительно принадлежали церкви. А во-вторых, Александру в любом случае предстояло послать наместника для управления возвращенными ленами — викария святейшего престола.
На эту должность он назначил Чезаре, и выбор был, безусловно, не из худших: мало кто из ватиканских чиновников и епископов обладал таким умом и способностями, как молодой герцог. Кроме того, он сумел в короткий срок приобрести немалую популярность в завоеванных городах. Должность папского викария означала не наследственное владение, а лишь церковно-административный пост, правда, весьма доходный и почетный. И хотя графский титул, преподнесенный новому викарию гражданами Имолы и Форли, не был результатом их свободного волеизъявления, можно не сомневаться, что жители городов выбрали меньшее из возможных зол.
После праздников папа решил без проволочек дать Чезаре звание главнокомандующего войсками святого престола — знаменосца церкви. Как мы помним, именно борьбой за этот пост молва объясняла смерть Джованни Гандия. И вот теперь Чезаре Борджа в самом деле получил место покойного брата, но никто во всей Италии не мог сказать, что герцог не заслужил такого назначения.
Двадцать девятого марта 1500 года папа в сопровождении всей священной коллегии прибыл к собору св. Петра. Подойдя к алтарю, он снял головной убор первосвященника — украшенную драгоценными камнями белоснежную митру из лебединых перьев — и, преклонив колени, долго молился. После этого кардинал Беневентский выслушал исповедь Александра и дал ему отпущение вольных и невольных грехов. Заиграл орган, папа сел в поданное ему кресло; по обе стороны от него полукругом расположились члены коллегии.
Но вот музыка смолкла, и в тишине прозвучали шаги — перед иерархами католической церкви предстал герцог Валентино. Медленно опустившись на колени, он прикоснулся губами к перстню на руке святого отца и оставался неподвижным все время, пока папа произносил над его головой древние слова инвеституария. «Да покроет тебя Господь плащаницей своего милосердия, и да облечет Он тебя одеждами радости», — дрогнувшим голосом проговорил Александр и набросил на широкие плечи сына тяжелый парчовый плащ гонфалоньера (знаменосца) церкви. Церемониймейстер Бурхард передал Чезаре еще одну регалию главнокомандующего — отороченный горностаевым мехом пунцовый берет с вышитым крупными жемчужинами голубем — символом Святого Духа. Вновь послышались звуки органа; папа, поднявшись к алтарю, взял кадильницу и окурил посвящаемого дымом ладана. Нежные голоса хора присоединились к серебряным трубам, и началась торжественная месса.
После окончания службы прелаты снова заняли свои места по обе стороны папского трона. Кардинал Сан-Клементе прошел в ризницу и вернулся в сопровождении двух служителей, которые несли свернутые знамена церкви. Папа освятил знамена, а герцог, положив руку на Библию, громким, отчетливым голосом произнес слова вассальной присяги, поклявшись «верно и бесстрашно служить святому отцу, а равным образом и любому его преемнику, и, не щадя жизни, с мечом в руке отстаивать и защищать все права и достоинства католической церкви».
Теперь Бурхард вручил ему белый маршальский жезл и золотую розу. Еще раз облобызав стопы его святейшества, герцог выпрямился и встал рядом с троном. Церемония посвящения завершилась.
Новый главнокомандующий не собирался почивать на лаврах. Наверное, ни один из его наемников не жаждал окунуться в пучину битв сильнее, чем он. Однако военно-политическая обстановка на Апеннинском полуострове все еще оставалась слишком запутанной и неопределенной. Вняв голосу разума, Чезаре решил немного выждать. Не покидая Рима, он начал исподволь собирать войска и стягивать их к Чезене, дав необходимые полномочия, включая назначение офицеров, папскому викарию в тех краях, епископу Изернийскому.
С севера Италии поступили противоречивые слухи. Ко всеобщему изумлению, Лодовико Сфорца разгромил французский гарнизон и сумел изгнать захватчиков из Милана. Но его успех оказался недолгим: король Людовик послал за Альпы новую армию, и десятого апреля войско Сфорца потерпело поражение в битве при Новаре. Сам Черный Лодовико, постыдно преданный швейцарцами, попал в плен, что ознаменовало безусловный конец величия дома Сфорца. Скованного по рукам и ногам герцога увезли во Францию. Там, в каменном мешке беррийского замка Лош, Лодовико «иль Моро» предстояло томиться десять ужасных лет, пока смерть не сжалилась над бывшим миланским тираном.
Убедившись, что французы вернули свои утраченные было позиции на севере Италии, папа обратился к королю с просьбой о военной помощи. Целями будущей экспедиции назывались уже не только Пезаро, Фаэнца и Римини, но и Болонья, правитель которой, Джованни Бентивольо, нарушил свои союзнические обязательства и не поддержал французов в борьбе с Лодовико Моро. Но Бентивольо, несмотря на интриги его святейшества, удалось отвести угрозу от родного города — ценой сорока тысяч дукатов он вернул себе расположение короля.
Александр столкнулся и с другой проблемой: осложнились отношения с Венецией. Республика проявляла недовольство незначительностью тех выгод, которые приносило ей участие в Лиге, и требовала пересмотра стратегических планов Ватикана. Римини и Фаэнца все еще находились под формальным протекторатом Венеции, и дож известил святого отца, что не видит смысла лишать эти города венецианских войск, если предстоящий поход не будет включать захват Мантуи и Феррары с тем, чтобы присоединить их к землям Республики. Папа считал такую цену явно завышенной, но не слишком беспокоился, полагая возможным обойтись без помощи венецианцев и опираясь лишь на копейщиков Людовика XII.
Правда, союз между Александром и французским королем был уже не столь безоблачным. Очередным камнем преткновения стала Пиза — высокие стороны долго не могли прийти к единому мнению о ее дальнейшей судьбе. В конце концов король уступил, ибо враждебность Ватикана сделала бы бессмысленными любые его военные победы в Италии. А папа уже мог завершить захват Романьи собственными силами, поскольку именно в 1500 году церковное государство собрало огромные людские и денежные ресурсы. По всей католической Европе, от Польши до Португалии и от Норвегии до Неаполя, не осталось города, откуда не вышел бы хоть один паломник, желавший встретить великий праздник в стенах Рима, получить благословение святого отца и полное отпущение грехов. Во время юбилейной пасхальной службы на площади св. Петра преклонили колени двести тысяч верующих. Но богомольцы думали не только о спасении души — они еще ели, пили и веселились, и значительная доля серебра, оставляемого ими в гостиницах, лавках и тратториях Вечного города, стекалась в виде налогов в папскую казну. Вдобавок среди пришельцев было немало беглых солдат и прочих искателей легкой наживы, готовых немедля наняться хоть к самому дьяволу, а уж тем более — в войско к известному своей щедростью Александру VI. В общем, юбилейные торжества сулили Ватикану такие выгоды, что папа заблаговременно распорядился о продлении праздника на целый год.
Чезаре был счастлив. Теперь он не зависел от милости союзников, и ему не придется делить
