оказывать герцогу военную помощь в борьбе с любым государством, исключая Францию. В свою очередь, Чезаре обещал вернуть захваченные городки и выхлопотать у святого отца подтверждение прав и привилегий, дарованных роду Бентивольо прежними папами.
Упоминание о Франции было лишь вежливым дипломатическим жестом, поскольку Людовик XII оставался союзником как Болоньи, так и Ватикана. Реальным же противником, против которого могли начаться совместные действия, являлась Флоренция, и это обстоятельство не составляло секрета. После изгнания Медичи отношения между Болоньей и «Цветком Тосканы» приняли характер открытой конфронтации.
Антифлорентийская направленность нового договора была важна для Бентивольо еще и потому, что позволяла ему заполучить на свою сторону знаменитых командиров армии Борджа — Орсини и Вителли. Оба кондотьера страстно желали низвержения Республики и лишь ждали удачного момента для вторжения в Тоскану. Мотивы их ненависти были различными: Орсини хотел вернуть власть над городом своим друзьям Медичи, а Вителли мечтал отомстить за смерть брата Паоло, казненного по приговору флорентийской Синьории. В Медечине Вителлоццо уже отвел душу, повесив Пьетро да Марчано, брата одного из судей, но это только разожгло его аппетиты.
После подписания договора Чезаре распорядился срыть крепость до основания и отправил в Кастель- Болоньезе тысячу солдат. Приказ об уничтожении одного из прекраснейших в Романье архитектурных ансамблей казался неслыханным варварством, но в тот момент герцога занимала лишь военная сторона проблемы. Размещать в Кастель-Болоньезе постоянный гарнизон было бы слишком дорого, да и бесполезно — уж кто-кто, а Чезаре Борджа знал, насколько относительны представления о неприступности укреплений. Эта крепость могла сослужить пользу только будущим врагам, которые захотят утвердиться в Романье.
Жители Кастель-Болоньезе обратились с петицией к Рамиро де Лорке, командовавшему отрядом разрушителей. Они умоляли повременить с началом работ, надеясь, что герцог передумает и отменит решение. Но Рамиро знал своего господина, знал он и то, насколько опасно пренебрегать приказами Борджа. В дело пошли тараны, и через несколько недель на месте высоких зубчатых стен и гордых башен остались только груды битого камня.
Такая же судьба постигла и крепость Сан-Арканджело. Но Салароло, еще один укрепленный городок, обреченный на разрушение, сохранился — жители обязались на собственные средства содержать там гарнизон папских войск, и герцог пощадил цитадель, которая, впрочем, уже утратила военное значение.
В разгар этих событий Чезаре получил письмо от отца. Его святейшество просил сына поскорее вернуться в Рим. Он советовал ему избегать конфликтов с Флоренцией и провести армию в достаточном удалении от тосканских границ, не давая Республике поводов для беспокойства. Зная неукротимый нрав Орсини и Вителли, Александр опасался неожиданностей. Кондотьеры могли напасть на Флоренцию по собственной воле, а это вызвало бы неудовольствие французского короля.
Чезаре готов был последовать отцовскому совету, но столкнулся с отчаянным сопротивлением. Вителли на коленях стал умолять герцога провести войско через Тоскану, уверяя, что желает лишь одного — вызволить из флорентийской тюрьмы своего друга Чербоне, арестованного по ложному обвинению. Он обещал оставить все помыслы о мести, а Орсини выразил готовность временно забыть о правах изгнанных Медичи. Чезаре уступил — ему не хотелось слишком накалять отношения с двумя лучшими командирами. В начале мая 1501 года он запросил у Синьории разрешение на переход границы, подчеркнув при этом свои дружеские чувства к Республике. Во Флоренции знали, что герцог отказался помогать братьям Медичи — Пьеро и Джулиано, — и теперь Чезаре рассчитывал на ответную услугу.
Но Синьория боялась герцога Валентино, несмотря на все его миролюбивые заверения. Флоренция, ослабленная многолетней войной с Пизой, представляла собой легкую и заманчивую добычу, и члены городского совета в тревоге гадали, каковы истинные намерения Борджа. В конце концов Синьория выдала ему официальное разрешение, снабдив его существенным дополнением: Орсини, Вителли «и другим заведомым врагам Республики» вход на тосканские земли был безоговорочно воспрещен. Неизвестно, какой смысл вкладывали в этот загадочный пункт городские сановники — возможно, они надеялись, что герцог разделит армию. Но им не пришлось долго томиться в неизвестности. Как и в случае с Болоньей, все войско Борджа уже перешло границу, когда прибыли послы.
Ознакомившись с ответом, Чезаре велел парламентерам ждать его в ближайшем городке Барберино. Там состоялась аудиенция. Герцог заметил, что уже не в первый раз сталкивается со скрытой враждебностью Синьории, хотя не находит ни причин, ни оправдания для подобного отношения. Он хочет мира с Флоренцией и надеется на установление доброго сотрудничества в будущем. Заключение союзного договора — в интересах обеих сторон, но оно возможно лишь в том случае, если Республика не станет препятствовать походу на Пьомбино, начатому им по велению святого отца. Герцог не стал поднимать вопроса о Медичи, но упомянул, что его капитаны, Орсини и Вителли, имеют к Республике кое-какие претензии, и весьма прозрачно намекнул, что считает их достаточно обоснованными.
Чезаре отлично знал, какую гамму чувств испытывают члены флорентийского совета. На следующий день, не желая давать им слишком много времени на размышления и споры, он передвинул армию к городку Форно-дей-Кампи, хорошо видимому со стен Флоренции.
Республику охватила тревога, близкая к панике. Богатый город, колыбель торговли и искусств, давно воевал только чужими руками. И уж совсем неприемлемой казалась флорентийцам мысль об осаде, штурме и последующем разграблении «Цветка Тосканы». Оставалось лишь надеяться на сделку с Борджа. Городской совет заседал без перерыва восемь часов, но единственным решением стал приказ снять со стен и башен всю артиллерию. Пушки затопили в реке Арно, предвидя, что в противном случае их реквизирует Валентино.
Одним из немногих граждан Флоренции, открыто порицавших действия властей, был не кто иной, как секретарь Синьории — мессер Никколо Макиавелли. Республика, говорил он, с самого начала избрала неверную линию, ибо попыталась выторговать у герцога уступку, не располагая силой для обеспечения своих требований. Флоренция имела возможность обрести в нем могущественного союзника, если бы сразу и без всяких условий пропустила его армию через Тоскану. Вместо этого она выказала лишь бессильную враждебность и будет вынуждена теперь поступиться большим, чем могла бы отдать добровольно.
Секретарь был уважаемым человеком, но в городских делах его голос значил не так уж много. Синьория жаждала только одного — поскорее избавиться от опасного соседства и спровадить подальше герцога, кондотьеров и все папское войско. Ради этого члены совета соглашались дать любые обещания, отнюдь не имея в виду выполнять их, когда минует непосредственная угроза.
Чезаре не доверял Синьории, но по совокупности причин также стремился побыстрей уйти из Тосканы. Отец звал его в Рим, а ведь еще предстояло подчинить Пьомбино. Орсини и Вителли внушали ему все больше беспокойства, и герцог с немалым трудом удерживал их от немедленного нападения на Флоренцию. Впрочем, в этом была и положительная сторона: при мысли о свирепых кондотьерах Синьория делалась гораздо сговорчивей.
Все спорные проблемы удалось уладить к пятнадцатому мая. Флоренция обязалась не оказывать никакой поддержки пьомбинскому тирану Джакомо д'Аппиано и принимала на службу герцога Валентино с жалованьем в тридцать шесть тысяч дукатов в год. Согласно договору Чезаре должен был отныне защищать Республику от любых внешних врагов. Разумеется, таковых не имелось, и «жалованье» являлось не чем иным, как выкупом.
Предсказание Макиавелли сбылось… И все же Синьория обвела герцога вокруг пальца. Через два дня новый генерал обратился к совету с просьбой предоставить ему часть городской артиллерии и узнал, что это невозможно: пушки давным-давно переплавлены, ибо городу требовалась бронза для статуй. Чезаре было известно, какой богатый арсенал скрывается под волнами Арно, но подъем тяжелых орудий со дна реки занял бы слишком много времени. Столь же неутешительный ответ последовал на вопрос о деньгах. Синьория вежливо напомнила его светлости, что заключенный договор ни словом не упоминает об авансе.
Бесспорно, в те дни Флоренция подвергала себя немалому риску. Но Синьория уповала не только на покровительство короля Людовика, но и на лист пергамента, где уже красовалась подпись самого герцога. Напасть на город, едва заключив с ним союз, — такого не мог позволить себе даже Валентино.
Чезаре оставалось лишь сделать хорошую мину при плохой игре. Так он и поступил. Не выказав ни
