Дориа усмехнулся в бороду.
— Судить всегда легче, чем действовать. Давайте займемся делом. Он быстро и мастерски составил подробнейший план нападения. То, как он учел все мелочи, не могло не вызвать восхищения. Покончив с этим, адмирал отпустил Просперо и дона Алваро на их корабли, так и не поблагодарив за высказанные мнения.
Шлюпка отвезла двух капитанов на их галеры. Если синьор Андреа отпустил их с обидой, то и они испытывали сходные чувства. Дону Алваро де Карбахалу хватило смелости высказать свое негодование. Что же касается Просперо, то он осудил Андреа Дориа за чрезмерную заботу о своей репутации и предрек падение ее в глазах императора, который не скажет спасибо за невыполнение задания.
— Он может впасть в немилость, когда мы разделаемся с Шершелом, — заявил Просперо.
— Если это произойдет, поражение неизбежно.
— По крайней мере, такой исход очень вероятен, — мрачно согласился Просперо. Если бесполезный штурм Шершела удастся, чести это им не принесет. А потерпев неудачу, они навеки покроют себя позором, а авторитет Андреа Дориа погибнет из-за поражения от Хайр-эд-Дина еще до того, как Алжир получит шанс подорвать его.
Под палящим африканским солнцем, при все возрастающей жаре, свойственной концу августа, императорский флот стоял напротив бухты. Город был как на ладони, а отсутствие защитного вала позволяло галерам при их малой осадке подойти вплотную к обрывистому берегу. Исламского флота, способного помешать европейцам, тут не было. Те суда, что стояли в бухте, скрылись при появлении императорских галер, то ли чтобы спастись от захвата, то ли желая помешать европейцам. Над галерами в неподвижном воздухе разносился бой барабанов, которым вторили трубы. Европейцы видели, как жители в панике бросились к крепости. Кое-кто вел с собой коз, другие — ишаков, мулов и даже верблюдов. Из-за отсутствия городских стен как таковых большинство населения Шершела искало убежища в крепости.
Приблизившись на расстояние выстрела, Дориа приказал открыть огонь, и раскатистые артиллерийские залпы громоподобным эхом прокатились по горам. Когда крепость ответила огнем, Дориа приказал прекратить обстрел и повел флот на восток, туда, где можно было укрыться от турецких пушек. Здесь он высадил десант в тысячу двести человек: пятьсот генуэзцев, четыреста испанцев и триста неаполитанцев из отряда Просперо. Он послал их на берег двумя отрядами: генуэзцев и испанцев — под началом Джанеттино, неаполитанцев — под предводительством Просперо.
Десант захватил врасплох Аликота Караманли, турецкого офицера, коменданта Шершела. Он и думать ни о чем подобном не мог, пока пушки не начали обстрел крепости, в которой он укрылся с главными силами войск и теми жителями, которые бросили свои дома. Однако четыре сотни янычар произвели бесстрашную вылазку, надеясь повергнуть нападавших в замешательство. Джанеттино с генуэзцами, оказавшись на берегу первым, принял на себя основной удар и сдерживал янычар до тех пор, пока не подошла подмога. Просперо, действуя самостоятельно со своими неаполитанцами, напал на турецкий фланг и разметал его огнем аркебуз. Янычары, численность которых уменьшилась вдвое, лишились предводителя и, смешавшись перед превосходящими силами противника, в беспорядке отступили под стены крепости. Джанеттино, горя желанием отомстить за генуэзцев, павших под турецкими ятаганами и стрелами, бросил в погоню отряд испанцев под предводительством офицера по имени Сармиенто. Сам же остался, чтобы обеспечить доставку раненых на борт одной из галер, стоявшей у длинного мола.
Основная часть флота двигалась под всплески весел через залив, чтобы возобновить обстрел крепости.
Так, сочетая действия на берегу и на море, Дориа рассчитывал добиться быстрой победы и завершения этого сражения, грохот которого, казалось, сотрясал воздух. Однако каждая сторона несла сравнительно легкие потери, а десант не достиг желаемой цели. Исход битвы грозил стать ничейным. Частично — благодаря прочности крепостных стен, частично — из-за никудышной стрельбы турецких канониров.
Пока испанцы Сармиенто преследовали на улицах города уцелевших янычар, Джанеттино и Просперо привели свои отряды к краю рва, опоясывавшего малый форт. С его высокой стены раздавался громкий жалобный призыв: «Во имя Христа, спасите нас! »
Джанеттино прислушался.
— Что за мольба? — спросил он. Один из офицеров ответил ему:
— Это христианские невольники. Джанеттино засомневался:
— А если это ловушка неверных? Ведь они коварны, как сатана. Стенания продолжались. У молодого генуэзского офицера разрывалось сердце.
— Туда легко добраться. Ров — сухой.
— Повременим, — ответил Джанеттино не допускающим возражений тоном. — Возможно ли, чтобы рабы оставались без присмотра? А если там стража, могли ли они поднять такой шум? Я не собираюсь попадать в турецкий капкан.
Однако к ним уже подошел Просперо со своей дружиной.
— Что там такое? — Он тоже прислушался к несмолкающим мольбам.
Джанеттино объяснил, что происходит, и поделился своими подозрениями.
Просперо презрительно усмехнулся.
— Стражники просто бросили их, чтобы атаковать нас. Это был тот самый отряд, который мы разгромили. Я иду туда.
— А что же крепость?
— Крепость подождет. Сначала освободим братьев во Христе, да и солдаты разомнутся перед штурмом.
— Но адмирал дал нам четкие указания, — поспешно напомнил Джанеттино.
— Синьор изменил бы их, будь он здесь. Джанеттино понял, что это — камень в его огород.
— Когда-нибудь, — пророчески изрек он, — ваша самоуверенность выйдет вам боком. Это может случиться уже сегодня.
— А может и не случиться. От судьбы не уйдешь, как сказали бы враги.
— В любом случае желаю вам успеха, — произнес Джанеттино с прощальным поклоном.
Приказав трубачам играть отбой, он отступил с войском.
Просперо со своими солдатами преодолел ров у подножия вала и оказался у закрытых ворот. Опустошили дюжину пороховниц, порох уложили под воротами и подожгли. Оставшиеся бревна разнесли тараном из связки копий, которым орудовал десяток самых сильных воинов.
Западни, как и ожидал Просперо, не было. Они попали во двор, где не оказалось никаких солдат. Из- за закрытой на засовы двери неслась многоголосая мольба невольников. Выбить дверь оказалось нетрудно, и из невыносимо зловонной темницы на залитый ослепительным солнечным светом двор хлынул поток людей. Почти обнаженные, они смеялись и плакали, обнимая своих избавителей. Тут были одни мужчины, с нечесанными волосами и бородами, кишащими паразитами, ужасно грязными. Многие оказались в кандалах, и едва ли тут можно было увидеть спину без шрамов, оставленных плетьми.
Просперо наблюдал за их ликованием с жалостью, смешанной с гневом против тех, кто довел христиан (в том числе и знатных) до состояния, в каком не бывала ни одна бессловесная тварь.
Какое-то время он позволил им плясать, визжать и греметь цепями. В этом ликовании было что-то нечеловеческое, и оно вызывало отвращение, Наконец он решил как-то обуздать это всеобщее безумие. Найдя в сараях и мастерских инструменты, солдаты сбили самые тяжелые оковы. Потом освобожденных построили в колонны, половина войска стала впереди, другая прикрыла тылы, и все двинулись вниз, к молу, где пришвартовалось с полдюжины галер.
Большинство шли с радостью, но многие, обретя свободу, первым делом возжаждали возмездия. Поначалу Просперо силой удерживал их, но вскоре смирился и не стал мешать сотне желающих влиться в дружину, идущую на штурм крепости. По их словам, они найдут оружие в домах, которые попадутся им по пути.
Солдаты Джанеттино, имея, по их мнению, право на грабежи в оставленном врагом городе, набросились на богатства, брошенные на милость победителя. Джанеттино не видел причин сдерживать их, хотя командующий с более проницательным мышлением или с большим опытом мог бы предвидеть последствия. Вскоре полк Джанеттино распался на группы мародеров, рыскающих по городу и проникающих
