Мне стало неловко, я упомянул о какой-то встрече, и, осведомившись у него, который час, поднялся, дав обещание (отнюдь не собираясь его исполнить) встретиться с ним опять. Когда прощался с Хедвиг, мне померещилась в ее взоре затаенная мольба. О чем она могла меня умолять? Возможно, я совершил ошибку, но из-за этого мимолетного взора мне захотелось с ней встретиться. Я попросил номер ее телефона.
— Да, да, — подхватил Шнайдер саркастически, как мне показалось. — Дай ему свой телефон.
Расставшись с ними, я поспешил в библиотеку справиться в «Гота» [60] — если они мне солгали насчет истинного происхождения Хедвиг, тем более надо остерегаться. Во второй части справочника я нашел ее фамилию: католическая семья, потомки Конрада из Розенберга, 1322 год. Далее шел перечень баронов, графов, владетельных дам из Нижней Австрии, герцогов Священной Империи и т. д. Среди последних потомков — графиня Хедвиг-Мария-Генриетта-Габриэла фон Розенберг, родилась в Будапеште в 1922 году.
Эти сведения меня успокоили, но только на минуту. Я сразу же подумал, что Шнайдер не может быть настолько глуп, чтобы обманывать там, где так легко его уличить. Да, она действительно графиня Хедвиг фон Розенберг. Но о чем это говорит? Во всяком случае при следующей встрече я первым делом упрекнул ее за то, что она сразу не сообщила мне о своем происхождении.
— Зачем? Какое это имеет значение? — возразила она.
Я, конечно, не мог ей признаться, как важно для меня быть совершенно уверенным в людях, которые со мной общаются.
— Что касается евреев, — с улыбкой добавила она, — действительно фамилию Розенберг часто носят евреи. Но, кстати сказать, один из моих родственников, граф Эрвин, женился в начале века на североамериканке Кэтлин Вольф, разведенной с неким мистером Спотсвудом, оба они были евреи.
Несколько месяцев я жил одержимый сложившейся у меня гипотезой. Страшно жить, зная, что за тобой следит такой вот Шнайдер, и я склонялся к тому, что скорее здесь дело в каком-то пороке. Наркотики? Быть может, он главарь организации наркодельцов и графиня его орудие. Такая возможность меня больше устраивала. Но облегчение было относительное — ведь если дело в этом, зачем я им нужен? Шнайдер тревожил меня из-за того, что мог на меня влиять, когда я сплю, или насылать нужные ему сны. Я верю в раздвоение тела и души — иначе невозможно ведь объяснить предчувствия (я написал на эту тему эссе, вы его знаете), а также реминисценции. Несколько лет назад в Вифлееме, когда ко мне подошел седобородый старик в бурнусе, у меня возникло смутное, но стойкое ощущение, что подобную сцену я уже пережил когда-то, — а ведь я прежде никогда там не бывал. В детстве я порой чувствовал, что разговариваю и двигаюсь, как какой-то другой человек. Некоторые люди способны вызывать раздвоение, особенно у тех, кто, подобно мне, имеет склонность переживать его спонтанно. Увидев впервые Шнайдера, я сразу понял, что он обладает такой способностью. Да, правда, человеку неискушенному он мог показаться пустым болтуном. Для меня же это было еще одним поводом опасаться его.
Что привело меня к мысли о подобных его способностях? Или о том, что он член опасной секты? Некоторые его высказывания, с виду безобидные, а главное, то, о чем он умалчивал. Также его взгляд, мимолетные гримасы. Однажды я внезапно спросил у него, знал ли он Хаусхофера[61]. Он взглянул удивленно на меня, потом на Хедвиг.
— Хаусхофера?
Казалось, он старается вспомнить, потом спросил у нее:
— Не тот ли это профессор философии в Цюрихе?
Хедвиг тоже состроила удивленную мину. То ли они о нем не слыхали, то ли я застал их врасплох, спросив о чем-то для них важном.
Шнайдер уточнил, имею ли я в виду профессора философии.
— Нет, — сказал я. — Другого человека. Мне показалось, что вы или Хедвиг как-то упомянули о нем.
Они переглянулись, как карточные шулера, и Шнайдер сказал:
— Вряд ли. Мне даже кажется, что и у того профессора в Цюрихе фамилия не Хаусхофер.
Я сказал, что это не важно. Просто меня заинтересовала история одного генерала, носящего такую фамилию.
Шнайдер обернулся, чтобы позвать кельнера и попросить еще пива, а тем временем его подруга стала что-то искать в своей сумке. Поведение обоих показалось мне подозрительным.
Доктор Аррамбиде относится к числу тех, кто не принимает Шнайдера всерьез. Он намерен повести его на один из спиритических сеансов, которые устраивает Мемэ Варела, и я знаю, что за спиной у меня он надо мной подсмеивается. Этому доморощенному Декарту никогда не понять, что разоблачить подобных агентов может только человек, верующий в силы зла, вроде меня, а не такой скептик, как он (я сказал «Декарт», а надо было сказать «доморощенный Анатоль Франс»: несомненно, это один из его любимых писателей). Конечно, разоблачить не так, как он это делает, а в противоположном смысле, в единственном, страшном смысле: доказать, что он не пустой болтун, но действительно связан с темными силами.
Фамилия может быть фальшивая, спору нет. Но даже если она настоящая, вовсе не обязательно ему быть евреем, хотя он так похож. Есть тысячи швейцарцев и эльзасцев с такой фамилией. А вот если он еврей, было бы очень странно, что еврей так тесно связан с графиней, дочерью генерала гитлеровской армии. Впрочем, я не вижу тут ничего необычного. Есть евреи еще более ярые антисемиты, чем самые чистокровные немцы, и в каком-то смысле психологически это объяснимо. Разве не говорят, что Торквемада был евреем? У самого Гитлера не то дед еврей, не то бабушка еврейка. В Шнайдере все было загадочно, вплоть до того, что я так и не мог понять, где он живет. Всякий раз, как за ним шел, я в конце концов терял его из виду. Одно время я думал, что он живет на улице Бельграно. Потом мне казалось, что где-то в районе улицы Оливос, на что как будто указывал автобус номер 60, в который он иногда садился.
С тех пор как я начал его подозревать, я принялся изучать все, что мог найти о тайных ложах и сектах при нацистском режиме, особенно когда заметил реакцию обоих на фамилию Хаусхофер. Выражение их лиц, взгляды, которыми они обменялись, внушили мне подозрение, что они прекрасно знают, кто это. Полагаю, что Шнайдер здесь дал маху. Настоящий мошенник схватил бы быка за рога, ответил бы, что да, он слышал имя генерала Хаусхофера, но лично никогда знаком с ним не был. Ведь просто в голове не укладывается, что тип, вроде Шнайдера, мог совершенно ничего не знать о столь известной особе. Именно эта его оплошность более всего встревожила меня и побудила продолжать действовать в том же направлении.
Хаусхофер несколько раз бывал в Азии и наверняка контактировал там с тайными обществами. Во время войны 1914 года он впервые привлек к себе внимание несколькими сбывшимися предсказаниями. Потом занялся геополитикой, изучением Шопенгауэра и Игнатия Лойолы. Известно, что в этот период он основал в Германии ложу, где возродили символ свастики.
Так или иначе, но любопытно и примечательно, что люди, при фашистском режиме состоявшие в оккультных ложах, начиная с самого Гитлера, поддерживали контакт с людьми, которые, как генерал Хаусхофер, принадлежали к секте «Левой руки». Гитлер, будучи еще безвестным ефрейтором, был с ним связан через бывшего ассистента Хаусхофера, звавшегося Рудольф Гесс. Вспомните, что Гесс был одной из самых таинственных фигур гитлеризма, что в течение десятилетий заточения он железно хранит втайне свли идеи, намерения и свое предназначение. Среди всех нацистских деятелей, пожалуй, он больше других внушает мне уважение, тогда как Геринг принадлежал к тому же типу шутов, что и Шнайдер. Гесс же принадлежит к трагическому и стоическому роду.
Хаусхофер — еще одна из загадочных фигур в этом демоническом деле, и мне удалось раздобыть о нем лишь отдельные отрывочные сведения. Одно из них — стихотворение, найденное в кармане пиджака его сына Альбрехта, когда того казнили за участие в заговоре генералов против Гитлера. Стихи были написаны, по-видимому, незадолго до казни, о чем свидетельствует нервный, скачущий почерк:
