Одну из девушек по каким-то соображениям выбрали первой, и четверо мужиков занялись ею — один целовал, прочие, похотливо посмеиваясь, лапали девушку, шарили жадными руками у нее под одеждой. Какой-то паренек из деревни, у которого, как видно, имелся к этой девушке личный интерес, подбежал к окну и, стоя там, надрывно кричал: — Фран! Фран!
Юноша пытался протестовать, он хотел хоть как-нибудь помешать тому, что делали с его девушкой, — но, когда один из бандитов свирепо взглянул на парня и поднял оружие, паренек сразу же замолчал. Он отвернулся от окна и закрыл лицо руками, а потом и вовсе убежал куда-то по улице.
Его девушка дико закричала, когда главарь бандитов и двое его подручных силой развели ей ноги в стороны. Снова раздался треск рвущейся ткани, — с девушки сдирали одежду. Девушка кричала и отчаянно вырывалась. Один из бандитов несколько раз крепко ударил ее, чтобы попритихла.
Другой разбойник притащил горшок с медом, найденный на кухне в задней части дома, и принялся поливать тягучей золотистой гущей обнаженное тело девушки, а его приятели крепко держали несчастную жертву за руки и за ноги. Эта выдумка с медом здорово позабавила разгулявшуюся компанию, бандиты весело заржали.
Арнобий, которого разбойники усадили рядом с Джереми и Ферранте на лавки, подался вперед, насколько позволяли туго стянутые веревками руки, и изливал на бандитов неиссякающие потоки проклятий. Он ругался громко и яростно, в полный голос — но разбойники не обращали на его проклятия ни малейшего внимания. Главарь банды справил свое грязное дело, и теперь на девушку по очереди, один за другим, наваливались остальные разбойники.
А тем временем тот странный звук, который уже давно звенел в голове Джереми, продолжал непрерывно нарастать, постепенно становясь все громче и громче. Для Джереми это непонятное гудение было гораздо более реальным, чем то ужасное отвратительное действо, что происходило прямо у него перед глазами. Прошло еще две или три минуты, и гудение стало настолько громким, что, несмотря на крики и хохот, его расслышали и другие. Бандиты один за другим поднимали головы, прислушивались и удивленно осматривались по сторонам, не понимая, откуда идет звук. Гудение было еще не слишком громким — пока, — но звук неуклонно нарастал, разбухал, наливался мощью, наполняя собой все пространство. И было в этом звуке что-то такое пронзительное, что даже насильники отвлеклись от своего занятия и замерли, настороженно прислушиваясь. Джереми почти не замечал тех непотребств, что творились у него перед глазами. Не замечал он и мучительной ноющей боли в ободранном колене и бедре — памятных метках, оставшихся после его попытки сбежать от Смерти. Не замечал боли от впившихся в тело веревок, туго стягивающих руки и ноги. Джереми сидел там, куда его бросили разбойники, вместе с такими же пленниками, как и он сам, разделяя их вынужденное бездействие. Связанные руки он держал на весу перед собой, глаза его были полузакрыты. Здесь, под крышей дома, не было прямых солнечных лучей — если бы Джерри захотел развести огонь, ему пришлось бы использовать только рассеянный свет, проникающий сквозь окна. Чтобы пережечь веревки, стягивающие руки, надо было бы здорово повозиться. Но, по правде говоря, Джереми и не думал этого делать.
Божественный Незваный Гость давал ему ясные и четкие указания, хотя они и не были облечены в слова. Без слов, но удивительно доходчиво он убедил Джереми, что не стоит беспокоиться о веревках, — по крайней мере прямо сейчас. Потому что как раз сейчас его сознание будет занято совершенно другим, — Джереми придется до предела напрячь все силы, всю волю, чтобы сотворить нечто гораздо более значительное. Чтобы справиться с этим, юноша должен полностью сосредоточиться, не отвлекаясь ни на какие мелочи.
Стараясь исполнить предназначенное, Джереми охотно позволил Незваному Гостю полностью занять свое сознание, потому что видел, хотя и смутно, чем в конце концов все это должно завершиться.
Такого не бывало все эти дни и недели, когда Джереми постепенно привыкал к Незваному Гостю. И потому парня более чем ошеломило пришедшее сейчас осознание его всепоглощающего, всепрони-кающего присутствия. Джереми отчетливо ощутил, насколько полно овладел им Захватчик, насколько тот слился с его сознанием, — это ощущение одержимости запросто могло поколебать ясность человеческого рассудка. Однако на самом деле рассудок Джереми даже укрепился от этого чувства разделенности сознания.
И кроме того, Джереми начал догадываться, что, возможно, Незваный Гость в силу естественных ограничений просто не в состоянии полностью овладеть его сознанием, не способен им управлять.
Постепенно, и далеко не сразу, паренек начал понимать, что за деяние ему предназначено и каким образом его сознание сможет с этим справиться. Ему пришлось примириться с полным отсутствием каких- либо словесных объяснений — но теперь парню хватало и внутренней уверенности, убежденности в том, что он справится. Он должен был чудовищным усилием воли сокрушить врагов — своих врагов и врагов бога, пребывающего в его сознании. Он, Джереми Редторн, был необходим богу, — он был помощником и напарником. Некоторые, особенные, части его сознания, о существовании и возможностях которых парень еще недавно даже не подозревал, теперь позаимствовал Незваный Гость, видоизменил их — и начал использовать.
И по мере того, как Захватчик обустраивался в его сознании, Джереми стал несколько по-иному — не так, как раньше, — осознавать себя. Представление о себе как о Джереми Редторне сделалось каким-то неясным, расплывчатым. Джереми Редторн и Незваный Гость, Незваный Гость и Джереми Редторн — и не иначе!
Они оба помещались в голове одного человека, и границы между ними были весьма условными, — однако юноше не казалось, что кто-то из этих двоих борется с другим за господство. С самого начала совместного существования человек и божество ни разу не вступали в открытое противоборство. А теперь они сражались на одной стороне, плечом к плечу, внутри одного и того же тела — хотя и каждый по- своему.
Медленно, поначалу с заметным трудом, Джереми Редторн начал лучше постигать то, что должно быть сделано. Сперва осознавал только необходимые действия, теперь — и результат, который должен быть достигнут.
Джерри был настолько сосредоточен на деянии, что ему предстояло свершить, что абсолютно не обращал внимания на те мерзости и ужасы, что творились совсем рядом — буквально перед самой лавкой, на которой он сидел. Он не отворачивал головы от непрерывно кричащей девушки и ее мучителей, не отводил взгляда от похрюкивающего мужика, увлеченно насилующего несчастную жертву. Звуки, которые издавали бедная девушка и ее насильники, доносились до Джереми как будто откуда-то издалека. Паренек вообще почти не осознавал всего того, что происходило в доме или на пыльной деревенской площади перед домом, залитой ясным солнечным светом.
Джерри не знал и того, что разбойники себе на потеху подожгли один из домов чуть дальше по улице и теперь хохотали над бедолагами-хозяевами, которые безуспешно пытались залить пожар водой из колодца. Двое бандитов шутки ради предложили хозяину помочь — а потом, весело вопя и хохоча, опрокинули полные ведра ему на голову, вместо того, чтобы гасить пылающий дом.
Сейчас сознание Джереми служило источником энергии — грубой, примитивной психической силы, питающей волю и устремления Захватчика. А его устремления не были непосредственно связаны с тем, что происходило в деревне. Слитая воедино воля Джереми и Захватчика была направлена на нечто, расположенное довольно далеко от того дома, в котором находилось их общее тело. Оба были заняты чрезвычайно важным и спешным делом — они искали и призывали, они прочесывали цветущие поля и луга в поисках того, в чем отчаянно нуждались. Чтобы отыскать это, им пришлось растечься по воздуху надо всеми полями и лесами примерно на милю вокруг деревни. Им надо было собрать жизненную силу, соединить вместе и накопить необходимую мощь. Однако прежде чем эта великая задача была выполнена, на первый план выдвинулось еще одно крайне важное дело. Большая часть сознания Джереми Редторна снова медленно поплыла обратно к деревне, вернулась в его тело, брошенное на лавку, связанное, но невредимое.
По узкой пыльной улочке возле дома, в котором сидел Джереми, как будто без определенной цели бродили поселяне. И всякий раз, когда кто-либо из жителей деревушки показывался в окне, Джерри пристально вглядывался в лицо проходящего — будь то мужчина, женщина или ребенок. Парень знал, что взглядом своего левого глаза он способен оставить на людях невидимую метку, — и Джереми метил каждого из них Оком Аполлона, отмечал тех, кому суждено спастись. Не забыл он и о своих товарищах- заложниках, — чуть повернув голову, Джерри отметил взглядом божественного Ока каждого пленника
