— Мала? — в голосе Джорда послышались новые, незнакомые нотки.
— Да?
— Танец скоро закончится. Но я должен оставаться здесь до конца ритуала, пока не произнесут все исцеляющие заклинания. Думаю, тебе сейчас лучше идти.
Сказав это, Джорд устало откинулся на спинку кресла и смежил веки.
Мала поняла его — когда поминальный хоровод закончится, за ним, как всегда, последует еще одно ритуальное действо: те из плакальщиков, кто свободен, разделятся на пары — мужчина с женщиной, юноша с девушкой — и разбредутся по окружающим деревню полям, чтобы на дающей пищу земле зачать новые жизни. Если смерть нельзя одолеть, то можно хотя бы выставить против нее иную, древнюю как мир, силу — силу животворения. Мала была еще свободной, незамужней девушкой, и ритуал требовал от нее участия в последнем поминальном обряде. Но сейчас, когда до ее свадьбы оставалось всего два дня, о том, чтобы исполнить обряд с кем угодно, кроме ее нареченного, ей и помыслить-то было страшно. А Джорд истекал кровью, и у него еле хватало сил, чтобы сидеть.
И она сказала:
— Да, хорошо, я пошла. До завтра, Джорд.
Теперь ей предстоит долгая дорога домой, если только не посчастливится найти ночлег где-нибудь здесь, в деревне. Она была пока еще слишком мало знакома с родней Джорда, чтобы быть уверенной, что ее примут как должно. Да может, кроме этих двух малышей, никто из родственников вообще не заметил ее приезда. По старинному обычаю свадьбу сговаривали старейшины обеих деревень и между семьями будущих новобрачных не было никаких отношений.
Мале Джорд понравился с самой первой встречи, и поэтому она не имела ничего против сделанного за нее выбора старейшин. Да она и сейчас не возражала, даже более того — его увечье пробудило в ней нежность и сострадание. И все же…
Здесь, в центре отданной во власть смерти и страданий залы, веяло муками, отчаянием и крушением всех надежд. Девушка на прощание пожала здоровое плечо своего жениха и, не оглядываясь, ушла. Те из плакальщиков, которые, как и Мала, по разным причинам не могли здесь остаться, тоже потянулись к выходу. Вместе с небольшой группкой крестьян она прошла в двери с портьерой и вышла на темную ночную улицу. Люди тут же стали расходиться в разные стороны, и до скотовязи она дошла в полном одиночестве. Мала уже протянула руку к вожжам ездозверя, как вдруг услышала у себя за спиной тихий голос:
— Обряд не закончен.
Девушка медленно обернулась. Перед ней в свете одних лишь звезд (луна зашла за тучу) стоял незнакомец в маске. Он тоже был один и протягивал ей ладонь, словно ожидая, что она вложит в нее свою. А вокруг неслышными тенями скользили другие спешащие на поля любви пары…
Снова Мала увидела черную маску и того, кто ее носил, спустя почти девять месяцев. Да и то во сне, навеянном заклинаниями и зельями. Тогда они вместе с Джордом отправились на очередные похороны — на сей раз хоронили жреца Синего храма Эрдне, духовника Малы. Но когда они отъехали от дома и мельницы почти на двести километров и уже приближались к храму, у нее вдруг начались схватки.
Поскольку роды были первыми, Мала сначала толком и не поняла, что происходит. Но как бы хорошо она себя ни чувствовала, все-таки ей стоило бы позаботиться о более подходящем месте для родов. С другой стороны, храмы Эрдне выполняли также функции больниц — по крайней мере для беднейших слоев населения. Большинство священников Эрдне были приличными лекарями и акушерами: они неплохо разбирались в травах и целебной магии и даже могли в особо трудных случаях прибегать к технологиям Прежнего мира, используя колдовство хирургии.
К вечеру схватки стали просто непереносимыми. Но впереди был храм, из которого доносилась музыка, очень похожая на ту, что она слышала восемь с половиной месяцев назад на деревенской панихиде. Наверное, именно этот барабанный ритм и привлек черную маску в ее сны. Барабанный ритм и жар, а также смутные подозрения, что ее первый ребенок будет рожден не от Джорда, а от человека, чьего лица она так никогда и не видела. Последнее время Мала пыталась разузнать о герцоге Фрактине все, что только возможно, но, кроме обычных слухов о его жестокости, страсти бродить неузнанным, богатстве и обладании магической силой, она узнала очень мало.
В ту ночь в палате пирамидального храма в паузах между схватками и навеянными зельями снами Малу расспрашивали о ее видениях. Джорда услали якобы для выполнения какой-то работы для матери- настоятельницы, которая с чисто профессиональным интересом (но, надо заметить, весьма доброжелательно) принялась выпытывать у Малы, что именно ей привиделось перед родами. Зелья и заклинания прекрасно снимали боль. Они трансформировали ее в видения: порой — в счастливые, порой — в страшные.
Мала честно описала настоятельнице незнакомца: его осанку, волосы, одежду, короткий меч и маску. Она только не рассказала о том, где и когда они встретились.
— Думаю… Я не уверена до конца, но мне кажется, что это был герцог Фрактин. Наш правитель. — В голосе Малы прозвучала трудно скрываемая гордость. Если она и держала все это до сих пор в секрете, то теперь время секретов кончилось.
— Что ж… это доброе предзнаменование…
Но в голосе настоятельницы прозвучала настолько явная ирония, что Мала встревожилась:
— Так вы думаете, что это был не герцог?
— Милочка, вы знаете об этом больше меня. Все это только сон. Да он мог быть хоть самим императором!
— Нет! Он ни капельки на него не похож! Вы смеетесь надо мной.
Мала не могла сосредоточиться — одурманенные травами мозги соображали туго. Об императоре злословили все кому не лень: о нем ходила масса анекдотов, историй и слухов. Мала, хоть никогда и не видела его, слышала о нем достаточно: он носил скорее клоунскую маску, чем маску, достойную уважаемого человека. Стоило настоятельнице упомянуть его, как в памяти Малы мгновенно всплыли все комедианты и клоуны, которых она видела за свою жизнь. А особенно ей вспомнился шут, чаще других появлявшийся в их деревне на всех ярмарках и праздниках, — он еще рисовал на своем лице особую горестную мину. Но дело не в комедиантах, император — это совсем другое… Во всех анекдотах император был уже стариком, старательно дискредитирующим свое право занимать столь высокое положение, но в то же время имеющим право приказывать баронам и герцогам и даже королям. А также ему приписывали любовь к парадоксальным загадкам. («А что было бы, если бы они не захотели ответить на зов Вулкана?» — разнеслось эхом в голове Малы.) Кроме того, он слыл любителем розыгрышей, да таких, что только люди с тонким умом могли бы их понять. А еще — любого незаконнорожденного младенца или просто ребенка, чей отец отказался от него, в народе было принято называть «дитя императора».
Для Малы этот человек был не более чем словом, носителем титула… Во всяком случае, пока она находилась под властью зелий, она была неспособна мыслить ясно. Но герцог — он был молод. И на нем была отнюдь не шутовская маска.
Сквозь дымку бреда Мала поняла, что вернулся Джорд. И тут она с горечью осознала, что отцом ребенка может быть и он. Она видела его словно сквозь туман, но зато отчетливо слышала, как он тяжело дышит после подъема на пирамиду, а в его голосе звучит гордость: он сумел сделать все, о чем просила настоятельница, и вернулся вовремя. А затем Мала ощутила, как он зажал в своей огромной лапище обе ее ладони, и услышала, что он рассказывает настоятельнице о том, как умерла от третьих родов его прежняя жена. Знал бы Джорд, что герцог, возможно, имеет к сегодняшним родам прямое отношение…
На последние схватки наложилось особое видение. Сначала раздались голоса: неземное пение сгрудившихся вокруг постели Малы невидимок. Джорд и настоятельница куда-то исчезли, но Мале было все равно — кругом расстилался дивный сад, и в нем было столько интересного…
Пение раздавалось все громче, но постепенно его начал перекрывать шум ссоры. Голоса спорящих звучали все резче, словно предмет спора был для них очень серьезным.
Над изголовьем Малы склонялись цветы. Она никогда в своей жизни не видела такого обилия расцветок и форм. Она лежала на спине на… чем? На кровати? В гробу? На столе? А над ней, за цветочным барьером, яростно ссорились… боги.
Она не понимала их языка, но сознавала, что кто-то из богов возмущен тем, что Эрдне хочет ей
