Я сел на табурет и ощутил устоявшийся запах мочи: слева, под стульями, расползлась небольшая лужица.
«Нужно уговорить их, чтобы отпустили. Должны же они понять, что мама не спит, переживает. У них тоже есть матери. Жаль, денег нет, а то предложил бы откуп… Да, откуп или выкуп? Нет, в моем случае откуп, откупиться».
— Понимаете, я сказал маме, своей маме, что отлучусь на два часа. Или на три. И это было в семь вечера, а сейчас… Дайте позвонить хотя бы с вашего телефона.
— Прекрати хамить, — сказал сержант. — Товарищ капитан, может, мы его таким манером в отдельный номер?
— Пускай там, — сказал капитан. Он сидел за столом и что-то записывал в широкий журнал. В пепельнице догорала сигарета, и бледный столбик пепла норовил упасть на полированную крышку стола. — Поедет следователь к его маме, поговорит по душам. Ну и кого же вы ограбили?
— С моей матерью следователю нужно разговаривать при мне, — сказал я. — Десять лет я живу отдельно, она про меня многое не знает. А я про себя знаю то, чего не знает она.
— Следователь выяснит, — сказал капитан.
— Да, выяснит, и вы меня выпустите из вашей уборной.
— Несомненно, если прикажет, — подтвердил капитан.
— У вас пепел сейчас упадет, — сказал я, не понимая, зачем я это говорю.
— Спасибо, — сказал капитан и стряхнул пепел на стол. А затем приставил пепельницу к крышке стола и смахнул в нее пепел ладонью. При этом я не понял, зачем пепел сначала стряхивать на стол и только затем — в пепельницу. Наверное, чтобы не чувствовать на себе моего влияния. — Вы расслышали вопрос?
— Я никого не грабил, — сказал я. — Меня ограбили.
— Да? Как же такое случилось?
Я не хотел говорить, но в моем трезвеющем мозгу была надежда, что они все-таки махнут рукой на свои милицейские условности и скажут: «Черт с тобой, иди к своей маме». И решил рассказать:
— Мы с девушкой были в ресторане, так? Она заревновала, что я танцевал с другой, и ушла. Обиделась, наверное, не знаю. А когда и я собрался уходить, то увидел, что у лестницы, которая ведет в бар, стоит швейцар и считает деньги. Я попросил его разменять пятитысячную купюру. Он сказал: «Сейчас». Достал из кармана еще денег и стал считать. Посчитает, посчитает, посмотрит на меня и начинает пересчитывать. А я подумал, что он слишком долго считает, будто не собирается отдавать. И стукнуло в мою хмельную голову: «Он видит, что я пьян, и ждет, когда я свалюсь и усну или просто забуду про деньги». И взял со стола то, что он уже насчитал. А вы как поступили бы на моем месте, а? Разве иначе?
Капитан кивнул, как будто поверил.
— Бывали у нас и такие, — усмехнулся он. — То ли швейцары, то ли иные, которые на самом деле никаких денег не давали, а затем грабастали то, что им не принадлежало.
— Я правду говорю, — сказал я.
— Сперва все говорят правду. Потом выходит, что выдумка и обман… Я вам советую пока помолчать. Мы позвоним и узнаем, когда приедет следователь. А сейчас тихо, потому что у нас тоже нервы.
Он закурил новую сигарету и стал набирать номер.
— Алло, дежурненькая? Еще раз приветик… Да, буднично: каково место, таковы господа. Есть один. В «Каравелле» швейцара ограбил. Нет, четыре тысячи… Что? В пять? Ну, давай… Что? Нет, литературный сотрудник, в газете пашет. Газета… сейчас гляну в удостоверение… «Камертон» называется, хорошая газета. И не подумать, до чего народ разноплановый: и писать, и грабить мастак. Ну так ждем-с… Кого пришлете? Корреспондента? Давай и его. Пока…
Увидев, что капитан положил трубку, я сказал:
— Товарищ капитан, моя вина еще не доказана. Однако вы уже обзываете меня грабителем. И называете газету, в которой я служу. Неужели не понимаете, что пойдут слухи?
— У нас это не чешется, — сказал капитан. — Следователь приедет к пяти, а сейчас, наверное, вашего коллегу пришлют, корреспондента.
— Коллегу? — вскочил я к барьеру. — Из моей редакции?
— Не знаю, многие газеты интересуются подобными происшествиями. Вы, щелкоперы, почитай, без всякого удержу на нас, на милицию, бочку катите, мол, вся милиция преступная. Позорите нашего брата, гады писучие. А тут представитель СМИ попался. И на чем? На грабеже! Так что готовьтесь отвечать. Верно, сержант?
— И не одному корреспонденту, — рубанул кулаком воздух сержант. — Можно и на суде этаким манером.
— Посмотрим, — сказал я, не понимая, нужен мне сейчас «коллега» или нет. Это же огласка, и какая! Журналист-грабитель. Хотя еще не факт, может, наоборот, жертва?..
Я сел и закрыл глаза. Поначалу слушал, как милиционеры говорили о каком-то Соколове, который был значительным лицом в Управлении внутренних дел. Они его называли толковым дядькой, но соглашались при этом, что полковник Воробьев был толковей Соколова.
В дежурную часть вошли еще два сержанта, рослые, краснолицые, с могучими бицепсами под форменными рубахами и кителями.
— Хмелеуборочная машина прибыла, товарищ капитан! — доложили они. — Который из них?
— Вот, на скамейке, — показал капитан на пьяного парня.
Сержанты подошли к нему, сначала посадили, потом легко взяли под локти и поставили на ноги. И вскоре в дежурной части остались мы трое — капитан, сержант и я.
— Ребята, отпустите, а? Даю слово, что утром приду. Мама ждет…
— Хватит, гражданин! — повысил голос капитан. — Желаете разговаривать — разговаривайте. Если о чем интересном, и мы поговорим. Приедет следователь — просите его. Плохо здесь — откройте дверь и ступайте туда. Там стулья, можете лечь и поспать. Ничего лучшего предложить не можем.
Не успел он договорить, как в дежурную часть явился мой хороший знакомый Витя Бочкин из газеты «Невская перспектива». В куртке табачного цвета, в узких вельветовых штанах и серой кепке с коротким козырьком. Острое, худощавое лицо устремлено на капитана, а меня он еще не видит. Мы с ним давно знакомы, наши профессиональные пути пересекались много раз на различных встречах, презентациях, журналистских расследованиях. И хотя моя газета считается более серьезной, его «Невская перспектива» тоже в ходу.
— Витя, привет! — обрадовался я. — Какая встреча!
— Какая? — спросил Витя и, показав капитану удостоверение, подошел ко мне. На его лице скорее брезгливость, чем любопытство. — Как ты сюда загремел?
— Как многие другие, без вины. И то особенно обидно.
— Ну, не совсем без вины, ты же кривой, — довольно развязно сказал он и достал из кармана крохотный «Panasonik».
— А что, из ресторана, как из церкви, прямыми выходят? — колко и в тон ему спросил я и тут же спохватился, что мы-то с ним по разные стороны барьера. — Ты теперь по ночам работаешь? — поинтересовался я, единственно чтобы выразить к нему свое сочувственное отношение. И тут же пожалел об этом, так как излишняя словесная суетность не могла пойти мне на пользу.
— М-да, по ночам и по горячим следам. Так, стало быть, хреново, да? Может, поделишься?
Я рассказал. Он стоял совсем близко, держа в руке записывающее устройство. Изредка покачивал головой, вздыхал. Он недоволен тем, что услышал. Он ждал сенсации, хотел событийной остроты. А тут всего информушка.
— Сказали — грабеж в ресторане, крупная сумма, задержание с поличным, а выходит…
— Чем богаты, тому не рады, — четко выговорил я и постарался улыбнуться. — Пиши как получится. Если что, я в своей газете дополню. Выручай, брат.
— Ох и запашок от тебя, хоть ноздри затыкай, — поморщился Бочкин.
— Да, не говори, тут до меня сидели…
Виктор пожал мне руку и пошел к двери. Там приостановился, усмешливо сказал:
— Спасибо, капитан. Поздравляю, что нынче занимаетесь такими пустяками.
