У нас на заводе открыли новый цех, можно бы устроиться, я бы посоветовала ей…
— Неужели выгнали?!
— Уж не знаю, как там. Но деньги Карякиным нужны, я понимаю, да и справку в школе вечерней требуют.
— Вот не везет человеку! Неужели еще что-нибудь учудила?
— Ты вот что, Сережа. Зайди к ней, позови сюда. Поговорим, может, и придумаем что-нибудь.
Я отправился. Дома у них никого не было, и тогда я решил прогуляться к Дельфину. Застал его за вычерчиванием какой-то морской карты с целой россыпью островов. Завидев меня, Дельфин выставил вперед нос, шумно втянул воздух.
— Ого! Снежным циклоном запахло, Арктикой. Морозно?
— Не очень. Слушай, Карякина опять без работы, только что узнал.
Лицо Дельфина вытянулось.
— А что случилось?
— Не знаю. Мама сказала мне только, что Лидка не работает, и все. Уже целых три недели. Больше ей ничего не известно.
— Так. — Дельфин убрал недочерченную карту в папку, призадумался.
— Что-то надо делать, — соображал он. — Для начала давай сходим в Лидкину парикмахерскую, узнаем, что и как. Будем действовать в открытую.
Я согласился, и мы пошли.
— Вот видишь, — не утерпел я, — кто был прав, а? Снова Секлетея наша номер выкинула. Интересно, что за номер. Может, миску с шампунем в мастера запульнула? С розовым.
Дельфин остановился, посмотрел на меня в упор.
— Еще не слышал от тебя этого словечка — «Секлетея». Мне оно не нравится.
— Я же его от тебя слышал.
— Так то в раннем детстве. Мало ли что болтаем…
— Понял. Заметано.
— То-то.
Мы свернули в переулок…
Парикмахерская оказалась запертой, мы довольно долго стучали в старую облупленную дверь, ответа не было, только со стекол дверных осыпалась засохшая замазка да эхо гулко отдавалось в соседних домах. Наконец, в соседних воротах появилась старуха-сторож в ватнике, с двустволкой через плечо.
— Чего ломитесь? — издали окликнула она. — Чего хулиганите? А ну, слазьте с крыльца, кому говорю?
— Нам бы побриться! — крикнул Дельфин.
— Эва! Побриться. Дак закрыто. Али не видите?
Она подошла ближе.
— Нету тут ничего, дом-то ломать собираются. Весь квартал сломают, новые дома строить хотят. А ну, слазьте с крыльца!
Мы переглянулись.
Во, чудаки, — сказал я. Гляди: в доме ни одной живой души, окна все черные, без занавесок, а то и без стекол. Ясно — давно отсюда выехали, а мы стучим. Ничего себе наблюдательность.
Дельфин почесал за ухом.
— Н-да… Что же, пошли.
Мы поплелись по переулку. Падал мягкий снежок, всю дорогу застелило ровной снежной пеленой, нигде не видно ни одного следа. Лишь в одном месте крестики от птичьих лап да узенькая цепочка через дорогу — должно быть, кошка перебежала.
— Как на границе, — сказал я. — Ничейная полоса.
— Похоже. — Витька кивнул.
Мы перешли через пустырь и оказались в нашем дворе, у самой ограды детского сада.
Красные кленовые листья еще с осени облепили проволочную сетку ограды, их припорошило свежим снежком, и это было красиво. Прозрачная металлическая сетка и островки кленовых заснеженных листьев на ней. Детвора за оградой шумела.
— Гляди, наша Лида! — сказал Дельфин.
На скамейке среди детворы действительно сидела Карякина. Мы остановились и стали слушать.
— Юрик, поди сюда! — позвала Лида.
В белой пушистой шапке с помпоном и таком же шарфе, Юрик беспрекословно явился.
— Что у тебя за пазухой?
— Конфеты, — объявил Юрик. — Много конфет.
— А-а, — протянула Лидка, — а то я уж думала, что у тебя живот такой толстый.
Ребятишки вокруг засмеялись.
— У него в карманах тоже конфеты, ему бабушка целый мешок конфет принесла, — объявила девчушка.
— А в других карманах пряники!
— Это хорошо, — похвалила Лидка, — теперь наши ребята будут чай пить с конфетами. Тут на всех хватит. Ты, конечно, сладости для всех ребят приберег?
Юрик опустил голову, так что помпон с макушки свесился ему на лоб. Молчал.
— Он не для ребят, он для себя приберег! — закричали вокруг. — Лидия Леонидовна, он для себя и пряники приберег!
— Вот как, — протянула Лида. — Значит, все дети будут чай пить без конфет и без пряников. Один только наш Юрик — с конфетами да с пряниками. Придется Юрика посадить за отдельный стол, а то ему тесно, сладости положить некуда.
Ребята засмеялись.
— Юрик, Юрик, — пропищала какая-то пигалица, — а ты конфеты раздели на всех! Вместе сидеть ведь веселее.
— Это мои конфеты, — уперся Юрик.
— Пускай он лучше отдельно сидит, — зашумели ребята. — Он всегда толкается.
— Он толкается, он сегодня Митю повалил! Митя самый маленький, а Юрик у нас самый сильный.
— Я самый сильный, — хвастанул Юрик.
— Вот как. Ну-ка подойди сюда поближе, самый сильный, — приказала Лида.
Юрик подошел.
— Вон сколько у тебя конфет. Объешься, заболеешь, пожалуй… Скажи-ка, Юрик, а что, если к нам в группу поступит новенький и он окажется еще сильнее, чем ты? Хорошо тебе будет?
Юрик молчал.
— А что будет, ребята, если все люди так начнут: сильный бьет слабого, а слабый ищет кого-нибудь еще послабее, чтобы повалить?
— А я знаю, что будет, — снова пропищала малышка, — все люди сразу в милицию попадут.
— В тюрьму! — закричали ребята.
— И конфеты у Юрика обязательно кто-нибудь отнимет! Сильнее который.
— Да, нехорошо получится, — подтвердила Лида. — А как ты, Юрик, думаешь, правильно ты поступаешь или нет?
— Я не знаю, — проворчал Юрик.
— Он знает, он знает, только не хочет говорить, — зашумели вокруг.
— Нет, правильно ты поступаешь, Юрик? Скажи, — настойчиво требовала Лида, — ты бьешь слабых, конфеты все себе присвоил, справедливо это или нет?.. Скажи, ты сам-то себе нравишься?..
Ребята вокруг затихли, ждали, что скажет Юрик.
Наконец он поднял голову, и кисточка на шапке заняла правильную позицию — повисла на затылке.
— А я конфеты на всех разделю. Я слабых защищать буду.
И мальчик полез в карман за конфетами.
