бумажечки. Я думала, она на меня злится, что я воспитательницу дурой обозвала, а она, кажется, даже не слышала этого.
Так что все остались с Ириной Викторовной играть в лото, а я пошла в кабинет директора и стала там клеить на папки белые бумажки. Я клеила и представляла, что это на большие пустынные поля падает снег — все поле серое-серое остается, а посередине белый квадратик: снег. А когда я все наклеила, Елена Игоревна стала меня чаем с пирожными угощать.
Я как раз третье пирожное надкусила, и тут Паша за мной пришел. Он ходил своего папу провожать. Было уже поздно, скоро ужин. Я есть нисколько не хотела, я пирожными наелась. А Паша, он сладкое не любит. Особенно когда голодный. Тогда он вообще не может сладкое есть. Ему бы надо было дать бутерброд с колбасой, но, наверное, у Елены Игоревны бутербродов не было. Так что Елена Игоревна ему просто чаю налила. И говорит:
— Значит, решил?
А он ей отвечает:
— Он сказал, что будет писать и звонить.
Я пирожное отложила и спросила Пашу:
— Ты в Сибирь не поедешь?
А Паша сидит и ложкой в чашке с чаем крутит.
Зачем крутить, если он все равно чай несладкий пьет?
Вот он сидит, думает о чем-то, ложкой звенит. Елена Игоревна на него смотрит. А я просто ответа жду. Вдруг все-таки эта дура Ирина Викторовна правду сказала?
И тут Паша ложку отложил и говорит сердито:
— Дожевывай пирожное, и пойдем. Елене Игоревне работать надо, а мы тут сидим, как в кафе.
— Не поедешь.
— Куда я без тебя поеду, чудовище! — проворчал Паша.
Это совсем не то, что вы подумали! Когда я однажды обиделась на это слово, он мне объяснил, что «чудовище» на самом деле — это «чудо» плюс «сокровище».
Папа, который только Пашин папа, а не мой, уехал, но положил денег на сотовый телефон. И теперь мы можем веем-веем звонить.
Только Мише я не могу — телефона не помню и блокнотик дома остался, такая проблема.
А Паша Кирочке своей любимой — может. Хоть пять раз в день.
Павел
— Добрый день! А Кира уже приехала?
— Да, Кируся дома. А кто ее спрашивает, могу я поинтересоваться?
— Это Павел.
— Минуточку, молодой человек.
— Але?
— Кир, привет! Это я. Узнала?
— Пашка! Привет! А чего так давно не звонил?
— Так ты ж сама все лето по Англиям! Я звонил, твоя мама сказала: «Кирусенька в языковом лагере». Ну и как тебе там, в языковом лагере, «Кирусенька»? Когда приехала?
— Не дразнись, в лоб дам! Дней пять назад приехала. Устала, жуть. Домой уже очень хотелось. Там все строем ходят, минутки свободной нет. Хотя язык, конечно, нормально поставлен.
— А я тебе сегодня на сотовый звонил утром, не дозвонился…
— Да я его посеяла. У меня новый сейчас.
— Номер скажешь?
— Конечно.
— А почему у тебя голос какой-то напряженный? Все нормально?
— У меня? Нормально. Я вот слышала, у тебя проблемы?
— Ну, если можно так сказать… проблемы…
— Мне Вале сказала, что у тебя мама… умерла, да?
— Да.
— И где ты сейчас?
— В ЦВС. Это в Заречье, знаешь, куда восемнадцатый троллейбус ходит? Вот там на конечной.
— На краю города… А что за зверь такой — ЦВС?
— Центр временного содержания.
— Типа временный детдом, что ли?
— Можно и так сказать.
— А потом что будет? Ты в школу-то нашу не вернешься уже?
— Пока не получается, Кир. Мы же в другом районе. В нормальном детдоме мест свободных нет, ну и мы с сестрой тут застряли. Неизвестно на сколько. И в школу придется ходить местную — в пашу ездить далеко. Не разрешают одним.
— Школа-то какая? Обычная?
— Школа как школа. Человеческая.
— Понятно… А мы к первому сентября готовимся! Придумали такой спектакль, с шекспировскими героями, Джульетта из «А» класса, Ромео из «Б», кучу всего смешного сочинили. Сейчас вот репетируем. Все на английском. Нам, правда, говорят, что малыши не поймут. Но пусть привыкают, мальки, тянутся за стариками!
— Джульетту кто играет?
— Да уж не я, сам понимаешь. Лизка Костельцева. А я текст сочинила, и режиссер тоже я. Лизка, конечно, тупая коза, но послушная и красивая, получается хорошо. Только текст никто пока толком не выучил, по пять часов каждый день с ними бьюсь.
— Здорово… Интересно было бы посмотреть.
— Вас, что ли, совсем не выпускают?
— Сказал же, одних — нет. Дохлый номер.
— Жалко. А то бы пришел, посмотрел…
— Ну да. Ты номер-то новый скажешь?
— Записывай. Девятьсот семнадцать….
— Кир, привет! Это я. Не занята?
— Ой, Паш, у нас репетиция, позвони попозже!
— А когда удобно?
— Ну… не знаю. Давай часов в восемь?
— Ладно, в восемь так в восемь. Пока!
— Пока!
— Кир, добрый вечер!
— Привет. Как у тебя?
— Нормально. А как твой Шекспир?
— Ой, сегодня было так прикольно! Костельцева такое отмочила! Мы репетировали, репетировали — три часа репетировали, и вдруг она говорит: «Не понимаю… Какой-то сценарий скучный у нас… Слушай, может, сделаем все-таки как у Шекспира? Пусть он меня как бы задушит?» Я спрашиваю: «Кто?!» А она: «Ну, этот… Ромео. Он же Джульетту задушил там, в пьесе, зато, что она с негром каким-то спуталась!» Прикинь, да, какой валенок? С кем приходится работать! Я ей говорю: «Дура ты, Костельцева. На самом деле она ушла в монастырь, а Ромео давай мучиться, быть ему теперь или не быть». Ну, в смысле, издеваюсь над
