струйки воды из закрепленных у глаз трубочек. В кармане у него была резиновая груша, он нажимал на нее, одновременно изображая громкие рыдания.
Дальше Пе произносил текст, который господин директор знал наизусть.
Но без фонтанчиков слез происходящее было бы непонятно.
Директор беспомощно потоптался на арене и наконец решился:
— Уважаемая публика! Вот представьте, что у меня из глаз брызжут слезы! И я плачу. Я говорю: «А- a-a!!! У-у-у!»
В публике никто не смеялся. Некоторые начали озадаченно перешептываться.
Но директор больше всего боялся, что мужество его покинет, и потому продолжал не останавливаясь:
— И я плачу!! Хотите узнать! почему я плачу! Потому что! у меня пропала! моя любимая собачка! Вы ее не видели? Нет? Я вам опишу ее: у нее сломана лапа, бок ободран, одного глаза нету, зубы выбиты, откликается на кличку Счастливчик.
На этом месте, когда выступал Пе, в зале раздавался смех.
Но публика все молчала, лишь легкий шепоток проносился по рядам.
А через полминуты с верхнего ряда донесся отчаянный детский плач:
— А-а-а! Мама! Собачка! Собачку жа-а-алко!!!
Директор уже понял, что шутка не удалась. Лоб его моментально покрылся испариной. «Что же мне сейчас делать?» — мелькнула у директора мысль. Но ответа на нее не было.
Между тем шум в рядах усилился, и директор увидел, что на арену спускается начальник полиции, держа в руках большой блокнот.
Господин директор, раз уж вы не зашли к нам в участок, то давайте снимем ваши показания здесь и сейчас. Рассказывайте, когда, при каких обстоятельствах пропала ваша собака, сделаны ли ей прививки и можете ли вы предъявить мне справку об уплате городского налога на содержание домашних животных. Я полагаю, что добропорядочные граждане с сочувствием отнесутся к вашей беде, и мы примем все меры по скорейшему отысканию животного, если, конечно, с налогами у вас все в порядке.
Директор растерялся. Как выходить из этого недоразумения, он не знал.
— Видите ли, господин начальник полиции… Никакую собаку на самом деле я не терял. Это была… как бы… понимаете… как бы шутка… и вот… чтобы смеялись… понимаете… глаз выбит… а зовут Счастливчик… это… смешно… — закончил директор упавшим голосом.
В продолжение его речи начальник полиции слегка побагровел.
Шутка, значит? То есть вы осознанно ввели представителя закона в заблуждение? Так-так!
Начальник полиции захлопнул блокнот и направился к выходу. На пороге он обернулся и строго сказал:
— Мы еще вернемся к этому разговору. И я проверю у вас уплату налогов на всех животных, счастливчики они или неудачники. А также выясню, не истязают ли тут у вас подопечных. Ишь ты: глаз выбит, нога сломана, а им смешно, видите ли…
Директор понял, что представление стремительно проваливается и исправить положение можно только благодаря выдумке Аделаиды.
Уважаемая публика! Вы не поняли! Это была шутка! Это шутка, потому что я сегодня — вот кто!
И директор повернулся к публике спиной.
Несколько секунд присутствующие пытались разобрать Аделаидин почерк. Сами понимаете, если писать копытом, то результат довольно-таки далек от высот каллиграфии.
Тот же детский голос с верхнего ряда спросил:
— Мам, что там написано?
— А я тебе давно говорю: пора уже учиться читать, — раздался в ответ назидательный женский голос. — Там написано: «клоун».
— Этот странный дяденька — клоун?
— Да-да, деточка! — обрадовался директор. — Я клоун! Я затейник!
И, чтобы закрепить успех, директор подошел к краю арены и сказал застенчиво:
— У-тю-тю…
— Ты какой-то ненастоящий клоун! — звонко откликнулся ребенок с верхнего ряда.
«Но я же все делаю почти как настоящий», — подумал директор. Однако не успел он ничего произнести, как за его спиной раздалась музыка, занавес распахнулся и на арену выбежала мадам Казимира с Китценькой. Собачка сделала пируэт, Казимира, которая торопилась выручить директора и спасти положение, воскликнула «оп!», и зал, позабыв о фиаско ненастоящего клоуна, взорвался аплодисментами.
Директор, пока внимание переключилось на собачку, поспешил скрыться за занавесом.
Там его ждала вся труппа.
— Ничего, не так уж и плохо получилось, — наперебой начали утешать его все. Но директор только горестно махнул рукой и, не говоря ни слова, быстро пошел по коридору.
— А если бы я не написала у него на спине «клоун», было бы еще хуже, — заметила ему вслед Аделаида.
Глава четвертая
Про то, как жилось Марику
— Безобразие, форменное безобразие, — отчеканила госпожа Гертруда, поблескивая аккуратными очками. — Я буду жаловаться в отдел народного образования и детского призрения нашего муниципалитета. Да, и в отдел культуры. Надо понимать, на что именно тратятся городские деньги.
Прошу извинить меня, сударыня, но я, право, не совсем понимаю, при чем тут… общественные фонды, так сказать? Я готов вернуть вам деньги за билеты, разумеется, но жаловаться в муниципалитет… — Господин директор стоял перед щуплой сердитой дамой и нервно комкал в руках носовой платок со следами ярко-красного грима.
— Непременно в муниципалитет! Мне доверено воспитание этих детей, и муниципалитет платит за то, чтобы они получали все самое-пресамое наилучшее в сфере духовного развития. Всем известно, что театр — это опера и балет, концерт — это скрипка, рояль и виолончель, цирк — это лошади, собачки и клоуны. Клоуны, слышите? А не это жалкое и непрофессиональное фиглярство, которое вы пытались всучить зрителям! Идемте, дети!
И госпожа Гертруда, круто повернувшись на каблуках, направилась к выходу.
А за ней парами шли шестеро детей — две девочки и четыре мальчика.
Марик шагал в третьей паре, держа за руку конопатую Линду.
Линда сосала ярко-зеленый леденец на палочке, вытаскивая его на ходу изо рта и озабоченно осматривая — много ли еще осталось до конца. Она, кажется, уже успела позабыть и о цирке, и о клоунах.
Но Марик шел потрясенный. Пару раз он пытался оглянуться на цирковой шатер, сбивался с шага, и тогда конопатая Линда дергала его за руку и шипела невнятно (ей мешал леденец во рту): «Иди быштрей, пока Гертруда не увидела!»
За те девять с лишним, почти уже десять лет, что Марик жил на свете (а может быть, и десять с половиной, это доподлинно никому не известно), он впервые побывал в таком волшебном месте.
Мальчик даже не предполагал, что такие места существуют. Ведь все прочие места, куда водила своих воспитанников Гертруда, были самые неволшебные.
Например, клепальная фабрика, куда они ходили на экскурсию на прошлой неделе. Там были серые стены, стояли большие железные штуковины, с одной стороны в них заползала железная полоса, а с другой сыпались в подставленный ящик маленькие круглые заклепки. Они были все одинаковые — тысячи, миллионы совершенно одинаковых заклепок. И госпожа Гертруда спросила воспитанников, перекрикивая грохот больших железных штуковин: «Разве это не прекрасно, дети? Эта мистерия производства, торжество
