Теперь настала минута, о которой Жофика с ужасом Думала с самого четверга. Вот она тут стоит перед дядей Калманом и слушает его басни про какое-то совещание, ведь она отлично знает, куда он собирается и почему хочет отделаться от нее. Но она должна делать вид, будто верит ему. А если так, значит, нужно уйти, значит, она напрасно приходила и ничем не смогла помочь Доре и Марианне! Недаром дядя Пишта все твердит ей, что она недотепа и дуреха.
– Отчего у нас глаза на мокром месте? – спрашивает дядя Калман.
Марианна как-то говорила Жофике, что при виде слез он сразу начинает нервничать. Вот и теперь: взялся за портфель, но не уходит. Вообще-то дядя Калман неплохой человек, и ее он всегда любил. Может, если разреветься, он расстроится и забудет посмотреть, который час.
Но дядя Калман не забыл посмотреть на часы.
– Ну, давай-ка высморкайся да пойдем скорее! Я очень спешу, ты должна меня понять!
Плакать! Нужно плакать, тогда он начнет ее расспрашивать, в чем дело, и задержится немного. К тому времени подоспеет и Куль-шапка. Но плакать надо по-настоящему, чтобы все сбежались, а не так, как она, прилично. Только вот глаза, как назло, сухие. Ни одной слезинки, как тогда на похоронах. А ведь утром в поликлинике она так ревела, что дядя Пишта чуть не лопнул от злости.
Утром…
Она не хотела идти в поликлинику и сюда идти не хотела. Уже много дней подряд она делает то, что не хочет делать, берется за то, чего не умеет. Валика и теперь отыскивает карточки, как при папе. Но работает уже с другим, молодым врачом. И в поликлинике все точно так же, как при папе, только папы нет нигде, и по воскресеньям его нет. Мама совсем перестала смеяться и больше ничего не пишет. Прежде она работала даже на рождество. Папу опустили в глубокую, глубокую могилу и Тобиаша забрали, а она, Жофи, вместо того чтобы преспокойно сидеть дома, должна воевать тут с дядей Калманом. Папы больше никогда не будет, и Доры не будет, потому что ее увозят за границу. Пусть тогда не будет и дяди Калмана, раз уж и так никого нет. Было бы лучше, если бы и Жофику похоронили скорее – ведь папа умер. Папа. Па-па! Па-а-а-па!
Такого Калман еще никогда не слышал. Марианна обычно лишь хнычет, Като плачет деловито и серьезно. Он всегда заранее знает, когда она будет реветь, поэтому можно вовремя удрать из дому. У Калмана одно желание: быть от нее подальше, потому что все ее поведение – сплошная игра. Вот и теперь она исполняет роль опечаленной супруги. Но эта девочка! У нее прямо разрывается сердце. Трудно поверить, что перед ним Жофи, которая даже не всхлипнула у гроба отца. Какой злой рок привел ее сюда сегодня, в такую минуту? Если Марианна вернулась, почему не она прибежала сюда? Он смог бы хоть взглянуть на нее в последний раз. Почему подослали именно этого ребенка? Конечно, уже кто-то идет сюда, да и как не идти, когда Жофи прямо заходится от плача и даже побелела вся. Такого ему еще никогда не приходилось видеть.
Кто-то заглянул в дверь. Это был Ревес, сторож музея. Значит, вопли слышны даже в противоположном конце здания, где сидит Ревес!
– Да прекрати ты, ради всех святых. Говорю тебе, я должен уйти. Мне надо закрыть дверь.
Ему пришлось поднимать ее с пола. Жофика села на ковер и уткнулась своим чумазым заплаканным лицом в гобеленовую обивку стула. Его специально одолжили из отдела прикладного искусства для украшения зала. Как Калман ни старался оторвать Жофи от пола, это ему не удавалось: она мертвой хваткой вцепилась в золотую, изогнутую в виде когтистой лапы ножку стула и ревела.
Теперь уже все равно. Жофи знала, что она ни на что не способна, что ей не удержать дядю Калмана. Она просто глупая девочка. Марианна намного умней, но ее нет в городе. А Дору выгнали. Выходит, Жофика одна должна воевать тут с дядей Калманом? Да она вовсе не из-за него плачет: обидно, что Куль-шапка бросил ее в беде. И дядя Пишта поступил с ней жестоко: насильно поволок в поликлинику и руку чуть было не выдернул – все еще болит. А она и палец из-за него порезала, и колбу от термоса разбила. Теперь у них с мамой не будет даже половины тех денег, которые они имели раньше, потому что маму уволили. Дядя Пишта дерется. Если бы папа досказал, что ей передать…
Халлер меж тем соображал, как быть. Что делать в таком случае? Когда Марианна была маленькая и мешала ему работать, он всовывал ей в руки какую-нибудь побрякушку и она тотчас же затихала. Но Жофика большая и совсем не похожа на Марианну. Узнать бы хоть, какими судьбами она попала сегодня сюда. Видимо, это идея Като. На прошлой неделе ни с того ни с сего она сама вдруг явилась сюда. Возможно, девочку подослали следить за ним. Время летит. Если он сию же минуту не отправится – все пропало, он опоздает.
– Сейчас же вставай, пошли!
Жофи продолжала неподвижно сидеть, прижавшись лицом к стулу. Пусть себе уходит – она останется здесь. Теперь уже все равно. И Дора исчезнет навеки. Все исчезают. На спинке стула вышит гриф с зеленой короной на голове.
Очень приятно, нечего сказать, выходить отсюда под перекрестными взглядами служащих. Еще эта экскурсия! Ведь он уже сошел с лестницы, когда встретился с ними. Сегодня вечером только и будет разговоров про него да про Жофи, что орала тут благим матом. Ну как заставить ее замолчать? Когда она была совсем маленькая, Габор хлопал в ладоши, и Жофи, тотчас умолкнув, начинала радоваться. Просто немыслимо показаться с ней на улице – она же привлечет всеобщее внимание!
В конце концов, что с ней случилось? Может, что-нибудь дома неладно? Может, Юдит уволили из института? Как успокоить ее и заставить хотя бы десять метров до остановки пройти спокойно.
– Если перестанешь плакать, я покажу тебе настоящие золотые монеты.
Ну, слава богу, оторвала щеку от стула! Теперь он за минуту с ней разделается, как он раньше не сообразил? Она еще совсем глупенькая. В последний раз, когда приходила с Марианной, все умоляла дать ей пощупать хоть одну настоящую монету, а он, конечно, даже внимания не обратил на ее просьбу. Чего ради вытаскивать из-за детского каприза музейные сокровища! Ну, если сейчас такой легкой ценой можно добиться тишины, он ей охотно покажет что угодно.
В противоположной стороне комнаты находилась дверь, которая вела в сокровищницу музея. Там хранилась уникальная коллекция венгерских золотых монет. Калман открыл замки, приотворил дверь и, просунув руку в щель, зажег электричество. Лишь несколько минут назад, продемонстрировав все любознательным иностранцам, он тщательно запер эту дверь,
Наконец-то плакса поднялась. Подошла к нему поближе. Сейчас он достанет какую-нибудь монету, покажет ей, затем быстренько положит на место, запрет хранилище и помчится.
