– А бывало-то, бывало!… Ночью карты, а днем бильярд – когда же спалось?
– Да-а, на Дунае-то!… Утром молдаванка, вечером турчанка, а на опохмелку хохлушку подавай. Хохлушки что галушки, духом единым сыть нагоняют. Правда, гетман?
– Хоть давно уже не гетман, а правда твоя, князь: хороши галушечки… бывали!
Посидели при домашней музыке, наскоро для друга Таврического на хорах собранной. А все равно разлюбезной. Под конец и охать перестали. Как помолодели.
Наутро болезное тело, а делать нечего – надо визит отдавать. По всей форме фельдмаршал собрался, даже притопнул пред ступенями кареты, проверяя ноги.
Следовало ожидать, что и князь Таврический форменным образом предстанет. Если не с саблей золотой, высочайше подаренной покорителю Тавриды, так в камзоле парадном, на зависть экс-гетману. Готовился Разумовский к такому предстательству.
И что же?.. Хоть за полдень уже было, Потемкин принял его по обыкновению неодетый, в шлафроке.
– Охо-хо, граф…
– Охо-хо, князь… Я-то постарше, телесами похуже, да при параде, чтоб тебя не обижать… Хоть и тяжко мундир носить.
Вроде как устыдился бывший унтер-офицер, а ныне генерал-фельдмаршал, явившись в ночном колпаке. Но смехом отмахнулся:
– Таковы мы, русичи! Не англичане. Когда мир с турками заключали, они как воронье вкруг нас кружили. Не воюя, кусок себе урвать! Наши в чем придется после боя, хоть в полном неглиже – по такой-то жарище! – а он, лорд проклятый, и на солнцепеке, и середь ночи, при голожопом серале… ха-ха, при всех орденах и белейших перчатках. Да разве бабу-то без перчаток нельзя взять, граф?
– Истинно, князь, перчатки в таком деле ни к чему.
– Вот я и говорю: после бала перчатки скидывают… Да, Кирилл Григорьевич? Я князь Таврический, а ты гетман Московский – бал-то в мою честь дашь?
– Как не дать, Григорий Александрович. Встретим как подобает князя Таврического.
На том и расстались в предвкушении знатного бала.
Гетман не гетман, Малороссийский иль Московский, а истинно вся Москва на Знаменку съехалась. Каждый считал за честь побывать у Разумовского. Балы у него сопровождались такими пирами, что Москва головы свои весь остаток недели поправляла. Да и посмеяться исподтишка хотелось: фаворит, хоть и падающий, приехал – как теперь Разумовский его встретит?..
Бал гремел хорами. Кто помоложе – мазурку выплясывал, кто постарше – котильона[21] дожидался. В соседнем зале столы накрыты. По сторонам несколько буфетов распахнуты. В бильярдной шары пушечными ядрами летали, иногда и вдребезги по цветным витражам окон – после загодя начатого застолья. Под веселый смех убирали осколки, под обычные пересуды друг друга вопрошали:
– Что-то задерживается граф Кирила?
– Хозяин!
– Как красная барышня – прихорашивается… Зря осуждали за медлительность. Не томя особо главного гостя, ради которого и бал затевался, граф Кирила вскоре вышел в полном параде… ночном, надо же! В шлафроке и колпаке набекрень. Кисточкой при каждом шаге помахивает. С распростертыми объятиями герою Тавриды, который был сейчас при всех мыслимых и немыслимых орденах:
– Я, как и вся Москва, приветствую героя Тавриды… и обнимаю!…
Прекрасное зрелище было! Два фельдмаршала обнимались. Оба при полном параде. Правда, один почему-то в ночном колпаке и вроде как неумытый еще с утра?..
Екатерина хохотала:
– Граф Кирила! Мой неподражаемый друг! Истинно так: гордецов зазнавшихся учить надо.
– Маленько, Государыня. Только маленько. Не изволите серчать?
– Серчать? Вы истинный друг и как-то всегда вовремя поспеваете мне на помощь…
Он ехал в Петербург не для того, чтоб разносить сплетни. И уж вовсе не для того, чтоб бить лежачих… Судьба Орлова поучительна, судьба Потемкина-Таврического закатывается, как дождливый вечер, – кто следующий?..
Его это уже не интересовало. Собственная-то судьбина? Долго ль тянуть с такими хворями? Он ждал сочувствия – и дождался:
– Кирилл Григорьевич? Как у вас, у казаков, говорится: мы еще попылим?
– Если Государыня прикажет…
– Приказываю: графу и фельдмаршалу Разумовскому в мое отсутствие оставаться во главе Санкт- Петербурга!
– В вояж изволите?
– Сейчас недалеко. Не Волга, не Крым – всего лишь Вышний Волочек. Ну, может, еще окрестности. Однако ж не торопко буду. Куда спешить, когда в столице остается мой верный фельдмаршал.
– Слушаюсь, ваше величество – и повинуюсь, всем хворобам назло.
Екатерина отбыла в не столь далекое путешествие, а престарелый градоначальник начал попутно улаживать и свои дела. Душа чувствовала, что другого случая уже не представится…
Значит – распродавать?
Братнин Аничков дом – в казну, как обещала Государыня. Никто другой не осилит этот город в городе. Даже старшие сыновья не совладают. Там муравейник полупьяный…
Оставался от старшего брата еще Цесаревин Двор. Не бог весть что, всего лишь память о тех временах, когда здесь жила цесаревна Елизавета Петровна со своим управляющим Алексеем Разумовским. Значит, живите в Бозе – и тоже прощайте… Надо искать покупателя…
Когда вернулась Екатерина, он пребывал в счастливой эйфории.
– Ваше величество! – будучи в форме Измайловского полка, отсалютовал шпагой, к ручке не подходя. – Смею просить отставить меня…
– От чего? – Пальчиком небрежно опустила она шпагу, сбросила под ноги перчатки и протянула руку, в оголенности своей совсем беззащитную.
Он припал к неприкрытой руке, клонясь все ниже и ниже…
– От командирства Измайловским полком, ваше величество, от Академии наук, от Сената, от камергер-ства… от всего, паче чаяния, буде ваше желание…
– Сядьте! – подтолкнула резким взглядом к креслу, с которого он вскочил. – Не помирать ли собрались, Кирилл Григорьевич?
Она всегда так точно угадывала его мысли, что страшно становилось.
– Пожалуй, пора…
– Случилось что-нибудь?
– Во вверенной мне столице ничего предосудительного не произошло… разве что одна из ваших фрейлин сбежала с поручиком бароном…
– А, Дуська! Кирилл Григорьевич? Разве не бегали мы… вы? Прекрасно! Жизнь продолжается. Я отдохну с дороги, а вечером прошу ко мне на чай. Выбросьте из головы старческие мысли, вы еще хоть куда. Как это казаки говорят? Мы еще попылим, мой верный Кирила!
Он было встал на колени, протягивая к ней руки, но Екатерина уже в гневе прикрикнула:
– Не унижайтесь перед женщиной… кто бы она ни была! Никогда не унижайтесь! Мне будет не хватать вашей глупой дружбы… и все-таки не смею больше задерживать в Петербурге. Единое – чай на прощание.
И усталой походкой прошла в свои личные апартаменты.
В дверях ее встречал новый, молодой, улыбающийся, восторженный…
Постскриптум постскриптума
