– Да за вином его в погреб послать! Теплое чтой-то… Под десерт не пойдет.
Слуги опередили, конечно, хозяина, но и он вразвалочку пошел.
Уж такой, видно, вечер задался – разговоры. Не всегда и серьезные: все устали от хлопот и приготовлений.
Какой-то бес в того же сильно подвыпившего Бестужева вселился, начал-то с похвалы:
– Любое решение Государя – благо. Простому смертному нельзя судить, где добро, где зло. Да и что такое зло? Нашептанная на ушко ябеда. А если, паче чаяния, ушко-то к тому же женское? О, тут ябеднику раздолье!…
Все подумали, что старик как-нибудь на Екатерину свернет: освободить-то его из ссылки освободили, а канцлерства не вернули. Граф Воронцов канцлером оставался. Бестужев же был вроде почетного генерала: честь отдают, но не слушают. Ну, сейчас загнет старик!… Екатерина невольно насторожилась. Однако ж он вспомнил времена елизаветинские:
– Покойная Государыня меня личной любовью не жаловала, а уважать уважала, смею утверждать. Конечно, несговорчивы такие старики, как я, но эка беда! Дела государственные важнее. Так-то мы и работали с покойной Государыней. Она не в обиде, если я в перекор побурчу и ее гнев приму как должное. Что напоследок ее славного царствования случилось? Кто наябедничал? Кто открыл переписку между мной, Алексеем Разумовским, фельдмаршалом Апраксиным и нынешней матушкой, тогда Великой Княгиней? Только тот, кто эти письма переписывал и, в видах возможной перлюстрации, почерк наш маленько подмаривал. Право, я бы сельцо какое ему отдал, если б сукин сын признался!
Тут до Кирилла Разумовского и дошло: а ведь сукин-то сын Теплов?! Пожалуй, давно об этом догадывался, да боялся себе признаться. Признание-то себя мордой в грязь тыкало…
Хотя чего ж такого? При дворе всякий выкручивается как может. Теплов не велик придворный. Тем более кто предает, как не слуги наиближайшие?
Поразило лицо Екатерины. И всегда-то в последние дни озабоченное, оно как бы зубной болью исказилось;ведь падение тогда Бестужева было равносильно ее собственной гибели. Елизавета Петровна была уже у могилы, делами заправляли напоследок прильнувший к тетушке «чертушка», четверо обступивших кровать Шуваловых… да король Фридрих, как же без него!
Но опять он, наверно, ошибался в своих прозрениях. Екатерина справилась с зубной болью, обычным порядком улыбнулась направо-налево… и с милой беспечностью предложила тост:
– А что, господа? Захандрили чего? Скуки ради? При таком-то сонме моих верноподданных? Вот за них! Во здравие всех честных людей!
Тост Государыни не подлежал сомнению. Каков бы ни был – с руки державной. Во славу всех и каждого. Честь-то какая!
– Виват, матушка!
– Истинная мудрость державная!
– За людишек пречестных, истинно российских!…
Пили все с лихим удовольствием, будто ордена получали. Не сразу, но разинули рты от удивления: гетман-то к рюмке не притронулся?
Екатерина, величественно и грациозно исполнив ритуальный глоток, хотела что-то еще сказать, но рот ее, резко очерченный, вдруг застыл в немом удивлении:
– Почему ж граф Кирила не доброжелательствует честным людям?
Он ответил с невинным поклонцем:
– Боюсь, ваше величество…
– С чего такой пужливый?
– … Мор великий будет.
– Мор? Чего ради?
– Того ради, ваше величество, что вы не сыщете честных людей.
– В такой огромной Империи?
– В ней, ваше величество…
Тост был испорчен. Екатерина встала, подняла руку, как бы занося над мощной выей гетмана топор; может, и опустила бы, не вскричи пьяненько и свойски Григорий Орлов:
– А что я говорил, гетман? Истинно так: нет честных людей! Одни людишки!
Перебивать государыню прилюдно мог только он один. Крепкая рука его тоже поднялась, как на излете сабли, даже привставшей Государыне высоко помахала над еще не коронованной головкой – и под локоток опустилась:
– Вы устали, матушка? Вас проводить?
Из дверей фрейлины выскочили, под руки увели Государыню.
Орлов как ни в чем не бывало, уже без сабельки, вскинул руку; серебром блеснул отнюдь не смертельный бокалец:
– Честных людей нет, но мужики-то есть?.. За мужиков, господа!
Тут и гетман привстал:
– За мужиков… как нельзя кстати!
При единодушии этих двух людей никто не посмел отказаться.
Лишь на дальнем конце стола, при самом выходе к дверям, никем не замеченный, встал действительный статский советник Григорий Теплов. Возможно, то было жестом придворного этикета, поскольку Государыня, быстро проходя к дверям, широким раструбом роброна задела его плечо.
Так уж повелось в этом узком, избранном кругу, что самых крайних за столом обычно не замечали. Кому какое дело – сидит или тихой мышью уйдет человек. Слуги сновали. Приборы уносили и приносили. Кто-то делал между тостами променад, кто-то привычно выходил в курительную комнату. Может, просто табачку понюхать да всласть прочихаться. После трудов застольных!
Пир продолжался. Он и не мог кончиться раньше рассвета.
VIII
Кирилл Разумовский встал на другой день не то чтобы рано, но пораньше других, за усталостью заночевавших в его покоях. Разумеется, всех приютить на ночь он не мог. Лучшая и большая половина старинного, еще Нарышкинского, дворца была отведена Государыне, при которой было немало фрейлин, статс-дам и слуг. За время своего почти двадцатилетнего хозяйствования новый глава Покровского понастроил немало «хавирен», как он выражался; были дворцовые «пристройки», «приделы», разные «крылья», да и просто отдельные флигеля, которые могли вместить добрую сотню гостей. Однако ж не казармы; каждый гость тащил из Петербурга своих приживальщиков, слуг и услужающих. Так что основная часть гостей снимала дома на других окраинах Москвы, да и сама Первопрестольная была переполнена питерцами. Разъехавшиеся гости не собирались раньше полудня.
Хозяину не было надобности вставать в десять часов, что было ранней ранью, да спалось неважно. Он предчувствовал-некую скорую перемену в своей жизни, но не знал ни причин, ни срока. Так что просто вышел в сад. Следом любимый камердинер, Платоша, принес в беседку подносец с горячим кофе, ну, и с рюмочкой водочки. Славное утро разгоралось! В охотку испив того и другого, Кирилл спросил:
– Происшествий не было?
– Почитай, что нет. Лишь граф Григорий кого-то из окна выбросил. Но стекло уже вставили, не извольте беспокоиться, ваше сиятельство.
– Из покоев Государыни просьб не было?
– Дежурные стояли на входах рядом с гвардейцами, ничего не отмечено.
Кирилл ухмыльнулся:
– Поди, без просыпу дежурили! Платоша деликатно пожал плечами.
– Денщик пусть будет при коне. Коль Государыня потребует, чтоб соколом летел вослед.
Мог бы и не говорить. Его люди дело знали. А утренний променад хлопот не любит.
По выходе из главной аллеи на чистую окарину парка Кирилл постоял, вглядываясь в недалекие
