брусьях, турнике или кольцах, посовершенствоваться до седьмого пота в самбо, боксе, каратэ или дзюдо. А кроме того, на переменах между основными занятиями, проводившимися в закрытых классах, юноши для поддержания тонуса пробегали два-три круга по полуторакилометровой гаревой дорожке, охватывающей снаружи спортзал и крошечный бар при нем с кофейным аппаратом и стойкой для прохладительных напитков.
– Не закисают они тут у вас?
– Никак нет, господин Мантейфель! Такое для них непозволительно!
Пожилой спецтренер, сидевший до этого на сложенном вдвое мате из пористой резины, проворно вскочил на ноги и по-солдатски вытянулся перед доктором философии, пришедшим в зал в дорогом спортивном костюме. Спецтренер все еще дышал и тяжело и сипловато после того, как несколько минут тому назад лично показал воспитанникам особенность выполнения переднего и заднего сальто с места в момент, когда руки заняты удержанием оружия или других неслучайных предметов.
– Чудак, – выкликнул господин Мантейфель, беря предупредительно протянутый спецтренером нож в деревянном чехле. – Попробуй-ка ты, Чудак!
– Я готов.
– Чехол можете снять, – с горделивыми нотками в голосе заметил спецтренер. – С Чудаком это совершенно лишнее.
– Посмотрим.
Господин Мантейфель, не сняв чехла, резко взмахнул ножом – и юноша так же резко метнулся не назад и не в сторону, а навстречу занесенной руке, цепко захватил ее между локтем и запястьем, всей тяжестью своего тела рванул вниз. О, черт! Доктор закусил губу от боли и выронил нож, который Чудак подхватил еще на лету, имитируя нанесение ответного удара обезоруженному противнику.
– Какой-нибудь новый прием? – спросил у спецтренера господин Мантейфель, кривясь и массируя через первосортную шерсть своего костюма правую руку. – Не понимаю, как это нож при таком лобовом прыжке разминулся с данным стриженым затылком. А ну-ка, попробуем еще разок!
На этот раз доктор снял-таки чехол, азартно отшвырнул его в сторону и гибко, настороженно, словно бы крадучись с опущенной к бедру полоской мерцающей стали, двинулся на воспитанника. Чуть приоткрыв рот от внимательности и напряжения и тоже опустив руки вдоль туловища, Чудак отступал шаг за шагом, как будто копируя движения противника в обратном – зеркального отражения – порядке. Два человека друг перед другом перемещались по залу, точно в стилизованном танце, перемещались по-змеиному мягко, упруго, медленно и выжидательно. Наконец доктор сделал обманный рывок корпусом вправо, и справа же от юноши, а не слева, как можно было ожидать, блеснуло словно бы удлиненное молниеносностью лезвие. И снова Чудак отработанно метнулся навстречу ножу, и снова не опоздал, хотя теперь-то уже заломить сильную руку господина Мантейфеля не удалось. Правда, воспитанник не ослабил при этом хватки и своих пальцев, что позволило ножу лишь кончиком лезвил царапнуть по сухому и смуглому плечу юноши…
– Смышленый и смелый солдат, – сказал спецтренер, ладонью смахивая е Чудака кровь, выступающую из неглубокого пореза. – – Да принесите же кто-нибудь аптечку!
– Злости в избытке, а силенок пока еще недостаточно, – уточнил господин Мантейфель. – Общая беда послевоенной молодости.
Все-таки, видимо, довольный результатом повторной схватки, доктор философии тщательно протер нож смоченным в спирте бинтом, после чего точным движением вогнал лезвие в плоский деревянный чехол, поспешно поданный ему кем-то из воспитанников. И только затем господин Мантейфель, демонстрируя разностороннюю профессионализацию, лично обработал йодом края пустякового пореза на плече у Чудака и, налепив на царапину пластырь, дважды ополоснул, предварительно па мыливая их, свои холеные руки под краном.
Странно было видеть не где-нибудь на марше, в спортзале или в классе, а именно здесь, в безлюдном месте, бредущего окраиной огромного поля Циркача, под тяжелыми сапогами которого безжизненно крошилась и сухо шуршала земля. Уже ухватившись было за дверцу кабины, Циркач вдруг словно бы нехотя наклонился, поднял жесткий комок, размял в пальцах и несильно дунул – на ладони не осталось ни пылинки.
– На что они тут надеются?
– А ты не спеши нас хоронить. Хлеб! не везде такие.
– Вас? Никак лично рассчитываешь, Чудак, на богатый урожай? Может, еще и свадьбу свою планируешь к осени?
– Может, и планирую. Тут все делается по плану.
– Тогда зови свидетелем в загс.
– Для суда ты вроде бы больше подходишь. Причем отнюдь не свидетелем.
– Ну и юморочек у тебя, Чудак!
Они ехали по новой дороге, обильно присыпанной гравием, но еще не прикатанной как полагается, отчего в днище самосвала гулко, часто, но аритмично барабанила мелкая галька. Склонив голову немного набок, чтобы лучше прислушиваться к этой назойливой дроби, Чудак хмурился и по временам ожесточенно крутил баранку, словно бы надеясь провести колеса машины мимо наиболее крупных голышей, а когда те – правда, изредка – все же бухали снизу, морщился с неподдельным страданием.
– Почему заявился только теперь?
– А что?
– Раньше надо было.
– Надо! Мне свою голову на плечах уберечь тоже надо! Да и у шефа она, как тебе известно, не на шелковой ленточке держится.
