путешествовать. Я советовался об этом и с начальником Генерального штаба. Когда и он обнаружил спокойное отношение к положению вещей и сам попросил отпуск, чтобы съездить на лето в Карлсбад, я с тяжелым сердцем решился уехать. Состоявшееся якобы 5 июля заседание так называемого Потсдамского коронного совета, о котором столько говорили, в действительности никогда не имело места. Это лишь выдумка наших недругов. Перед моим отъездом я, само собой разумеется, принял по обыкновению отдельных министров, докладывавших мне о положении дел в их ведомствах, но заседания совета министров не было. И ни в одной из бесед с министрами не было речи о военных приготовлениях.
Мой флот расположился, как всегда во время моих летних поездок, в норвежских фиордах. Находясь в Бальгольме, я получал лишь скудные известия от Министерства иностранных дел, черпал информацию главным образом из норвежской прессы и видел, что положение становится все более серьезным. Я многократно телеграфировав канцлеру и в Министерство иностранных дел, что считаю нужным вернуться домой, но каждый раз меня просили не прерывать свою поездку. Узнав, что английский флот после смотра в Спайтгеде не разъехался, а сконцентрированный в одном месте остался в боевой готовности, я еще раз телеграфировал в Берлин, что считаю мое возвращение необходимым. Там, однако, не разделяли моего взгляда. Но когда мне не из Берлина даже, а из норвежской прессы стало известно сначала об австрийском ультиматуме Сербии, а потом о сербской ноте в адрес Австрии, я без дальнейших колебаний отправился домой, отдав приказание флоту отбыть в Вильгельмсгафен. При отъезде я узнал из норвежского же источника, что часть английского флота тайно отплыла в Норвегию, чтобы захватить меня (еще во время мира).
Характерно, что 26 июля английскому послу сэру Эдуарду Гошену в Министерстве иностранных дел объяснили, что к предпринятому мной по собственной инициативе возвращению домой там относятся с сожалением, ибо в связи с этим могут возникнуть тревожные слухи.
Прибыв в Потсдам, я застал канцлера и Министерство иностранных дел в конфликте с начальником Генерального штаба, так как генерал фон Мольтке придерживался мнения, что война безусловно начнется, в то время как канцлер и Министерство иностранных дел твердо настаивали на том, что до этого дело не дойдет и войны можно будет избежать, если только я не объявлю мобилизацию. Этот спор продолжался все время. Когда генерал фон Мольтке донес, что русские уже подожгли караульные помещения своей пограничной стражи, взорвали пограничные железнодорожные пути и расклеили объявления о мобилизации, лишь тогда, наконец, прозрели и дипломаты с Вильгельмштрассе. Только тогда они перестали сопротивляться и сдали свои позиции. Раньше они
Из этого ясно видно, как мало мы в июле 1914 года думали о войне, не говоря уже о том, чтобы готовиться к ней. Когда весной 1914 года гофмаршал царя Николая II спросил его о планах на весну и лето, тот ответил: «Я останусь в этом году дома, так как у нас будет война». Об этом факте сообщили рейхсканцлеру фон Беттману. Я о нем тогда ничего не слыхал, а узнал об этом разговоре лишь в ноябре 1918 года. И так поступил тот самый царь, который дважды, в Бьерке и Балтийском порту, совершенно неожиданно для меня дал мне свое торжественное честное слово, подкрепленное рукопожатиями и объятиями, что он в благодарность за верное и дружественное соседское поведение германского кайзера в русско-японской войне, в которую Россия была вовлечена исключительно Англией, в случае возникновения европейской войны никогда не поднимет меча против кайзера, особенно в качестве союзника Англии. Он ненавидит Англию, сказал тогда царь, ибо она причинила ему и России слишком много зла, натравив в свое время на Россию Японию.
В то время как царь предрекал к лету войну, я занимался в Корфу археологическими раскопками, затем поехал в Висбаден и, наконец, в Норвегию. Монарх, который думает напасть на своих соседей, желает войны и занимается ее подготовкой, требующей долгих тайных приготовлений к мобилизации и концентрации войск, не остается месяцами вне пределов своей страны и не дает летнего отпуска в Карлсбад начальнику своего Генерального штаба. Враги же, наоборот, планомерно готовились к нападению.
Вся дипломатическая машина у нас оказалась несостоятельной. У нас не видели надвигающейся войны, ибо Министерство иностранных дел со своим принципом «только без историй» было настолько загипнотизировано идеей мира «любой ценой», что оно совершенно исключало из своих расчетов войну как возможное средство политики Антанты и недооценивало признаков грядущей катастрофы, становившихся все более явными. Впрочем, и здесь мы имеем доказательства миролюбия Германии. Точка зрения Министерства иностранных дел стояла в известном противоречии с точкой зрения Генерального штаба и адмиралтейства, которые по долгу службы предостерегали правительство и желали подготовить страну к обороне. Последствия этих разногласий еще долго давали себя чувствовать. Армия не могла забыть Министерству иностранных дел того, что по его вине она была застигнута врасплох. Дипломаты, в свою очередь, были уязвлены тем, что, несмотря на их искусство, война все же разразилась. Поистине неисчислимы доказательства того, как весной и летом 1914 года, когда у нас еще никто не думал о нападении Антанты, в России, Франции, Бельгии и Англии война уже подготавливалась. Я хотел бы здесь остановиться лишь на некоторых из этих многочисленных доказательств, важнейшие из которых перечислены в составленных мной «Сравнительных исторических таблицах». Если при этом я называю не все имена, то это происходит по вполне понятным причинам. Весь этот материал, естественно, стал мне известен впоследствии частично во время войны, но главным образом, после нее.
Уже в апреле 1914 года началось накопление золотого запаса в английских банках. Германия же, наоборот, вывозит еще в июле золото и хлеб, даже в страны Антанты.
В апреле 1914 года германский морской атташе в Токио капитан фон Кнорр доносит, что «он прямо- таки поражен той уверенностью, с какой там все считают неизбежной в ближайшее время войну Тройственного союза с Германией...» «В воздухе носится что-то вроде соболезнования по поводу еще не произнесенного смертного приговора».
В конце марта 1914 года генерал Щербачев, начальник военной академии в Петербурге, произнес речь перед своими офицерами, в которой между прочим сказал: «Война с державами Тройственного согласия стала неизбежной из-за направленной против интересов России балканской политики Австро-Венгрии... В высшей степени вероятно, что война разразится еще этим летом. России выпала честь броситься в наступление».
В донесении бельгийского посла в Берлине о прибывшей из Петербурга в апреле 1914 года японской военной миссии между прочим сказано: «В России японские офицеры слышали совершенно открыто разговоры о предстоящей близкой войне с Австро-Венгрией и Германией. При этом говорилось, что армия готова выступить в поход и что момент так же благоприятен для русских, как и для их союзников французов».
Согласно опубликованным в «Revue de deux Mondes» в 1921 году запискам тогдашнего французского посла в Петербурге господина Палеолога, великие княгини Анастасия и Милица сказали ему 2 июля 1914 года в Царском селе, что их отец, король Черногории, сообщил им шифрованной телеграммой: «У нас еще до конца месяца (русского стиля, следовательно до августа нового стиля) начнется война... От Австрии ничего не останется... Вы отвоюете обратно Эльзас-Лотарингию... Наши войска встретятся в Берлине... Германия будет уничтожена».
Бывший сербский поверенный в делах в Берлине Богичевич в своей появившейся в 1919 году книге «Причины войны» передает слова, сказанные ему 26 или 27 июля 1914 года тогдашним французским послом в Берлине Камбоном: «Если Германия хочет войны, то она будет иметь против себя, помимо других, и Англию. Английский флот будет форсировать Гамбург. Мы разобьем немцев наголову». Богичевич же из этого разговора вынес уверенность, что война была решена еще при встрече Пуанкаре с русским царем в Петербурге, если не раньше.
Один высокопоставленный русский, член Думы и хороший знакомый Сазонова, рассказывал мне впоследствии о тайном совещании под председательством царя в феврале 19И года, что было подтверждено и другими русскими источниками, приведенными мной в моих «исторических таблицах»: на этом совещании Сазонов прочитал доклад, в котором он предлагал царю взять Константинополь. Так как Тройственное согласие на это не согласится, то возникнет война против Германии и Австрии. При этом Италия отпадет от последних, на Францию можно рассчитывать безусловно, поддержка Англии вероятна. Царь согласился с мнением Сазонова и отдал приказ начать необходимые подготовительные работы. Русский министр финансов граф Коковцев, напротив, подал записку царю, содержание которой мне сообщил
