Стамбула. При этом меня поразило, что князь говорил очень презрительно о Турции, о турецких руководящих деятелях и вообще о тамошних делах. Когда я стал выдвигать более благоприятные моменты, казавшиеся мне наиболее важными, это мало помогло. На мой вопрос, на чем он основывает свое столь неблагоприятное суждение о Турции, князь возразил:
Граф Герберт в своем докладе отозвался очень неблагосклонно о Турции.
Князь Бисмарк и граф Герберт не были расположены к Турции и не одобряли моей политики по отношению к ней старой политики Фридриха Великого.
В последний период своего канцлерства Бисмарк говорил, что главная причина, почему он еще остается канцлером, это необходимость сохранения добрососедских отношений с Россией, правитель которой питает к нему особое доверие. В связи с этим он сделал мне первые намеки на тайный договор с Россией о взаимных гарантиях. До тех пор я ничего не знал об этом договоре ни от князя, ни
от Министерства иностранных дел, хотя как раз и занимался русскими делами.
После того как в связи с ранней смертью моего отца я стал во главе правления государством, поколение внука, как я уже раньше отметил, заняло место поколения деда.
Таким образом, поколение императора Фридриха как бы обошли. Последнее, постоянно общаясь с кронпринцем Фридрихом Вильгельмом, было преисполнено многих либеральных идей и проектов реформ, которые предполагалось осуществить, когда он станет императором Фридрихом. Но после его кончины всему этому поколению, особенно политикам, пришлось разочароваться в надеждах получить влияние, и они чувствовали себя в известной степени осиротевшими. Эти круги, не зная ни меня, ни моих сокровенных мыслей и целей, вместо того чтобы для пользы отечества перенести свой интерес с отца на сына, относились ко мне сдержанно и недоверчиво. Лишь один представитель национал-либералов являлся в этом отношении исключением. Это был знатный, еще по-юношески свежий г-н фон Бенда. Я познакомился с ним еще тогда, когда, будучи принцем, участвовал в большой заячьей охоте у советника Дице в Барби. Присутствуя в кругу старших в качестве слушателя при спорах на политические, сельскохозяйственные и национально-экономические темы, я уже тогда обратил внимание на г-на фон Бенда с его свободными и интересными суждениями, и он уже в то время приобрел мое расположение и доверие. Я охотно принял приглашение г-на Бенда приехать в его поместье Рудов под Берлином. С этого начались мои регулярные ежегодные посещения Рудова. Часы, проведенные мной в рудовском семейном кругу, в обществе талантливых дочерей г-на Бенда, усердно занимавшихся музыкой, остались для меня хорошим воспоминанием. Политические беседы показывали, что г-н фон Бенда обладал широким кругозором, который был свободен от всякого партийного шаблона и обнаруживал такое ясное понимание общегосударственных нужд, какое редко можно найти у партийных людей. Он дал мне из глубины своего верного старопрусского сердца, крепко привязанного к королевскому дому, много ценных советов, соблюдая при этом далеко идущую терпимость по отношению к другим партиям.
Мое позднейшее правление доказало, что я никоим образом не был настроен отрицательно против ни одной партии, не говоря, конечно, об ультрасоциалистах. Подтверждалось и то, что я не настроен антилиберально. Моим виднейшим министром финансов был либерал Микель; министром торговли либерал Меллер; вождь либералов фон Беннигсен был обер-президентом в Ганновере. С одним уже немолодым либеральным депутатом, с которым я познакомился через фон Микеля, я поддерживал тесные отношения, особенно во время второй половины моего царствования. Это был Зейдель (Хельхен), владелец поместья на Востоке, человек, у которого с гладко бритого лица смотрела пара умных глаз. Он был сотрудником Микеля в области железнодорожного и водного транспорта, очень дельным, простым, практичным человеком, либералом с консервативным мировоззрением.
С консервативной партией у меня, естественно, были многочисленные связи и точки соприкосновения, ибо представители земельной аристократии часто встречались со мной на придворной или иной охоте, бывали во дворце на приемах или занимали должности при дворе. Через них я мог полностью ориентироваться во всех аграрных вопросах и знать, где у земледельца «жмет сапог».
Свободомыслящие под предводительством своего «вождя без руля и ветрил» не вступали со мной ни в какие отношения; они ограничивались положением оппозиции.
В беседах с г-ми Бенда и Беннигсеном мы часто говорили о будущем либерализма. При этом Бенда высказал однажды следующее интересное суждение: «Не нужно и даже нехорошо, чтобы в Пруссии наследник уклонялся в сторону либерализма. Это нам не годится. Он, собственно говоря, должен быть консерватором, однако с достаточно широким кругозором и без предубеждений против других партий.
Как-то я в разговоре с Беннигсеном выразил мысль, что национал-либералы, для того чтобы притягательная сила старого прусского либерализма не исчезла в народе, должны пересмотреть свою программу, первоначально собравшую их сторонников вокруг либерального знамени под девизом «Возрождение Германского государства и свобода печати», так как это уже давно достигнуто. Беннигсен со мной согласился. Прусские либералы и консерваторы, продолжал я, сделали одну и ту же ошибку: они еще сохранили слишком много воспоминаний о старых конфликтах 1861 1866 годов и при выборной или другой политической борьбе всегда возвращались к привычкам того времени. То время для нашего поколения стало историей и уже прошло. Для нас современность начинается с 1870 года, с новой, объединенной империи; под 1866 годом мы поставили черту. Надо строить сызнова уже на базисе объединенной империи, и партии во имя своих целей должны также сообразоваться с этим, а не хвататься за давно ушедшее и притом еще разъединяющее прошлое. Беннигсен при этом сделал очень меткое замечание, сказав: «Горе северогерманским либералам, если они попадут под начальство южногерманских демократов. Тогда будет конец настоящему, подлинному либерализму. Тогда мы получим замаскированную демократию снизу, которая нам здесь не нужна».
Почтенная и преданная кайзеру консервативная партия, к сожалению, не всегда выдвигала выдающихся партийных вождей, которые были бы в то же время искусными, тактически вышколенными политиками. Аграрное крыло партии временами было чересчур резко оформленным и являлось бременем для партии. Воспоминания об эпохе конфликтов и в этих кругах были еще слишком сильны. Я предлагал консервативной партии объединение с национал-либералами, но встречал у консерваторов мало симпатий к последним.
Я часто указывал на то, что национал-либералы преданы империи и поэтому настроены верноподданнически; консерваторы, таким образом, непременно должны их приветствовать как своих союзников. Я не могу и не хочу, говорил я, управлять страной без них и уж ни в коем случае против них...
В силу различно сложившихся процессов исторического развития северогерманский консерватизм во многих частях государства остается непонятым, и поэтому национал-либералы являются естественными союзниками консерваторов. По этой причине, например, придворного проповедника Штеккера, человека с блестящим опытом в области общественно-миссионерской деятельности, я отстранил от должности за то, что он в Южной Германии произнес демагогическую речь, натравливающую против тамошних либералов.
Центр из-за направленной против него пропаганды был настроен антипротестантски и мало симпатизировал империи. Несмотря на это, я поддерживал отношения со многими выдающимися людьми из этой партии и умел заинтересовать их в практическом сотрудничестве на общую пользу. Особенно мне помогал при этом Шорлемер (отец). Он никогда не скрывал своей прусской преданности королю. Его сын, известный министр земледелия, примкнул даже к консервативной партии. Центр, который некогда в лице своего старого вождя Виндтгорста должен был вести самую ожесточенную политическую борьбу в парламенте, теперь принимал участие в выработке многих законопроектов. При этом, однако, со стороны центра неизменно выдвигалась тенденция, что интересы римской церкви всегда должны быть обеспечены и никогда не должны терпеть ущерба.
Еще когда я был принцем Вильгельмом, меня для ознакомления с внутренним управлением и экономическими вопросами, как и для того, чтобы я практически мог принять активное участие в государственной работе, прикомандировали к обер-президенту провинции Бранденбург фон Ахенбаху.
С той поры я, побуждаемый увлекательными речами Ахенбаха, сохранил особый интерес к хозяйственной стороне внутреннего развития страны, в то время как чисто юридическая сторона управления меня мало привлекала. Работы по мелиорации, по сооружению каналов и постройке шоссейных дорог, лесное хозяйство, развитие всякого рода путей сообщения, улучшение жилищ, введение в сельское
