щелей.
Расконвоированный, вышедший из лагеря на поселение герой Папанова превращен в горячечном воображении критикессы в “члена похоронной лагерной команды”. Человек, сохранивший в многолетнем заключении и чувство собственного достоинства, и веру в справедливость, и способность постоять за себя и других называется “лагерным придурком”. Несмотря на то, что в фильме есть сцены, в которых герой Папанова искренно мечтает вновь вернуться к своему любимому делу, критику-либералу мерещится: “он и свободе-то не видит повода радоваться”.
Герой Папанова заставляет Лузгу (артист Приемыхов) вспомнить, что он капитан-разведчик и потому банде, захватившей остров, надо дать бой. И он погибает в бою с оружием в руках, погибает, потому что даже против убийц не может действовать из засады. Но автору “Новой газеты” такой финал не подходит. Она не замечает подвига. Ее вдохновляет образ кладбища. Кладбищем для таких авторов является вся Россия. “Приемыхов закапывает Копалыча, хоронит чеховское никчемное, потому что в этом мире действует только ветхозаветное или блатное: “око за око” или “умри ты сегодня, а я завтра””.
В таких случаях принято говорить: в огороде бузина, а в Киеве дядька. Для русских подобное отношение к искусству и одному из его выдающихся деятелей, сохранившего честь, в отличие от большинства своих соратников по цеху, — кощунство, достойное презрения.
Впрочем, каково яблоко, такова и яблоня.
В качестве крайне симптоматичного примера, мы приведем здесь позабытую историю раскола Театра на Таганке.
Спайка “деятелей культуры” и властей, не брезгующих криминальщиной, сложилась как традиция в период сталинский репрессий. В дальнейшем эта традиция закрепилась настолько, что даже диссиденствующие “свободные художники” всего лишь только ждали своего часа пасть в объятия сильных мира сего. Считая, что настрадавшись они должны сторицей получить от победителей прежнего режима, они становились необычайно капризны и требовательны ко всем, кто не мог им слова сказать поперек.
Примечательная в этом плане история раскола Театра на Таганке раскрывающая образ столичной интеллигенции эпохи ельцинизма.
В годы застоя этот театр был отдушиной интеллигенции, пытавшейся найти в запутанных аллегориях спектаклей этого театра закамуфлированную критику режима. Руководил театром верующий член КПСС Ю.Любимов — верующий одновременно и в “светлое коммунистическое далеко”, и в Иисуса Христа. Вера в Бога и вера в коммунизм позволяли сочетать умеренную оппозиционность с умеренной номенклатурной правоверностью. И стричь купоны там и сям.
В 1991 г. надобность имитировать веру в КПСС отпала. Зато появилась нужда приобщиться к “рыночным отношениям”. И Любимов в тайне от актерского коллектива сговаривается с мэром Москвы Г.Поповым о своеобразном контракте, где признанный мэтр должен был наделяться приоритетным правом покупки театра с привлечением иностранного капитала. Все работники театра должны были заключать контракт уже с самим Любимовым.
Когда актерам стали известны закулисные интриги, разразился скандал. Любимов не пожелал объясняться с ними. С этого началось противостояние. Все сомневающиеся были объявлены врагами Любимова. В опалу попал и Николай Губенко, немало сделавший для возвращения Любимова на родину и сохранения театра. Пригретый на Западе мэтр решил оставить при себе 15–20 послушных оруженосцев, а остальных вышвырнуть на улицу. Причем практически вся работа лбимовской группы должна была сосредоточиться за рубежом, а московское здание назначено было пополнять фонд зарплаты арендными платежами посторонних организаций. Это означало смерть театра.
Обе стороны конфликта стали апеллировать к самому президенту Ельцину. Ельцин ответил почему-то Лужкову, отписав ему: как решит общее собрание, так тому и быть. 23 сентября 1992 г. на общем собрании произошло выделение из Театра на Таганке театра “Содружество актеров Таганки”. За разделение театра тайным голосованием высказалось подавляющее большинство трудового коллектива театра.
К конфликту был подключен Моссовет, поскольку театр был муниципальной собственностью. В апреле 1993 г. после долгих проволочек и закулисных согласований “Содружество актеров Таганки” получило самостоятельный статус (учредителем театра выступил Президиум Моссовета, а Малый Совет своим решением провел разграничение имущества).
“Случайные депутаты” (по выражению Любимова) разрешили было конфликт. Но началась затяжная тяжба из-за помещений. Снова вмешался Моссовет, который отдал в полное хозяйственное ведение “Содружеству…” “новую” сцену, оставив любимовской группе “старую” и малую” сцены.
Все как бы в конце концов утряслось. Но у товарища-господина Любимова оказался покровитель — мэр Лужков. При его поддержке Любимов многократно атаковал судебные инстанции на предмет собственности театра. Арбитражный суд Москвы раз за разом подтверждал права “Содружества…” (решения 29.06.93, 28.01.94, 20.04.94, 26.05.94). Аналогичную позицию заняли и Высший арбитражный суд (решение 15.12.93), и Генеральная прокуратура. Тогда просто так переступить закон все эти инстанции были не в силах.
Обилие решений объяснялось форменной войной, которую вели против актеров два номенклатурных сотоварища с демократическим лицом — Любимов и Лужков.
Лужков пытался опротестовать решение Моссовета о разделе театра. Даже верный мэру Мосгорсуд не смог признать его законоподобную казуистику основанием для отмены депутатских решений.
Дважды правительство Москвы постановляло выгнать непокорных актеров (02.11.93 и 28.04.94), “Содружество…” было отлучено от дотаций, которыми пользовались другие городские театры. Городская Дума образца 1993 года, составленная в результате мэрских подтасовок (см об этом в “Мятеже номенклатуры”), отказалась принять на себя функции учредителя, которыми ранее пользовался Моссовет.
В условиях войны театр практически не мог работать. А тем временем Любимов во время своих кратковременных визитов на родину проводил репрессии: сдавал сцены театра в аренду, увольнял недовольных, отменял готовые спектакли. Обнаглевший замдиректора Театра на Таганке (письмо от 23.11.93) потребовал от директора “Содружества…” “освободить незаконно занимаемое Вашими людьми помещения” на основании “Постановления Правительства г. Москвы, которое отменяет решения всех судов и отменяет все дела, находящиеся в настоящее время в производстве (!!!). Далее следовали угрозы применить силу. И применили. Любимов не побрезговал вызвать ОМОН, чтобы не пустить своих бывших друзей в театр
Верные иностранному капиталу Лужков и Любимов планировали создать на базе уникального театра некий Международный экспериментальный центр искусств. Активно способствовало номенклатурной коалиции наглого администратора и капризного режиссера ельцинское Министерство культуры.
И все-таки Моссовету удалось отстоять права тех, кто не хотел плясать под дудку ополоумевшего в своем стремлении набивать карманы “зеленью” режиссера. Огромную роль сыграли в этом зампред Моссовета Ю.П.Седых-Бондаренко и замечательный актер и режиссер Николай Губенко. “Содружество…” выдержало. Но это была одна из последних побед. Нечисть шествовала по стране, пожирая судьбы одних и репутацию других.
* * *
Считается, что интеллигенция — хранительница культуры. Может быть когда-то так оно и было. Но не в период номенклатурного мятежа, не в момент, когда интеллигенция вылизывала номенклатуре нижнюю часть спины до мозолей.
Приведем пример, которого вполне достаточно для того, чтобы хвататься за пистолет, когда интеллигенция приближается к национальному достоянию или вообще выдавливает из себя хоть слово о культуре.
В начале декабря 1997 года московские телеканалы произвели серию информационных залпов о печальном состоянии, в котором оказалась Третьяковская галерея. Объект всероссийского значения, где
