период, когда КРО еще состоял в “Отечестве”. Буквально все программные установки переписаны — требование принять закон “О разделенной нации”, поддержать общинный характер переселения беженцев и вынужденных переселенцев, поставить экономические отношения с соседями в зависимость от отношения к российским соотечественникам, ввести “налог солидарности” и т. п.
Дело доходит до полного тождества некоторых оборотов, переписанных из программных документов КРО и МКРО. Даже название статьи переползло на газетную полосу из Манифеста КРО 1996 года, где сказано “?inney?aao io ian aaeinoaa ia iiaii Eoeeeiaii iiea — iiea iaoaai aooa”. Лужков пишет попроще: “Для России это своего рода второе Куликово поле, где политические распри неуместны”.
Лужков отнесся к подготовленному для него тексту настолько невнимательно и некритично, что не заметил, что подмахнул материал, в котором предлагается создать (точнее — “подумать о создании”) международного конгресса российских общин. Это при наличии действующего более шести лет Международного конгресса русских общин, о существовании которого он был прекрасно осведомлен!
Игнорирование существования организаций соотечественников — мелкая месть Юрия Михайловича за проявленную к нему нелояльность после того, как “Отечество” пошло на поводу у “Всей России”, составленной преимущественно из тех, кто готов обеспечить нам появление новых территорий, выпавших из России и населенных миллионами соотечественников.
Лужков пытался привлечь симпатии соотечественников прямым самоотчетом о своей деятельности. И что же мы видим? Глава десятимиллионного города, в котором сконцентрированы практически все “ликвидные фонды” страны, пишет о нескольких тысячах учебников для зарубежных русских, полутора тоннах медикаментов, 20 обласканных студентах МГУ из “ближнего зарубежья” и сотне “стипендий мэра Москвы” для прибалтийских студентов-соотечественников. И это все. Список исчерпан.
Впрочем, есть еще один пункт в отчете Лужкова о проделанной работе. Скорее всего, более подходящий для реализации планов шаймиевской “Всей России” по превращению русской столицы в новый Вавилон. Речь идет о насыщении Москвы культурными центрами различных национальностей. Это можно было бы признать благой целью, если бы в Москве угадывались признаки русской цивилизации и власти заботились о сохранении ее традиций. Но пока налицо полное разорение — в области архитектуры, образования и науки, культурной жизни…
В этой связи симптоматично, что в программе блока “Отечество — Вся Россия” не было ни слова о русских, а проблемы соотечественников были затронуты только в обещании принять закон об их государственной поддержке. (Забегая вперед, скажем, что не приняли и даже не пытались прнять). Куда же смотрел Юрий Михайлович? Ведь тут забывчивостью не отговоришься — эксперты КРО в свое время вставляли в программу “Отечества” целый раздел, посвященный соотечественникам. Кто же его выкинул при составлении программы ОВР? Не сам ли московский мэр?
Призывая сплотиться на “втором Куликовом поле”, Лужков забыл, что на “первом” Куликовом поле было две стороны. И сейчас — либо ты под флагами Дмитрий Донского, либо в стане Мамая. Юрий Михайлович разместил “центристский” отряд московской номенклатуры где-то посередине, лицемерно взывая к противоборствующим сторонам и проповедуя плюрализм.
Лужков, играя несколько партий одновременно, ухитрился в 1998–1999 оказаться союзником радикалов в так называемых “внешних сношениях” (по вопросу о Севастополе и Договоре с Украиной) и одновременно вступить с ними в состояние гражданской войны, возглавив поход против русского национального единства под видом борьбы с “Русским национальным единством” г-на Баркашова. Столь противоречивые и совершенно нелогичные на первый взгляд действия московского градоначальника станут понятнее, если мы обратимся к его политической стратегии, связанной с завершением периода “ельцинизма” в истории России и наступлением очередного витка борьбы за обладание Кремлём.
Мэр Москвы, единственного финансово-политического центра страны, если и не по собственной воле, то по воле своего ближайшего окружения, должен был принять в ней самое активное участие. Если Кремль оказался бы под контролем группировки, настроенной недоброжелательно к тому, что представляет собой в действительности г-н Лужков, не поздоровилось бы ни ему, ни тем, кто всё время “ельцинизма” делал гешефты под его покровительством и при его непосредственном участии. Их с неизбежностью ждали судебные процессы и обвинительные приговоры по самым тягчайшим преступлениям. (И до этого почти дошло. Но Путин предпочел ограничиться лишь малыми жертвами и пойти с Лужкоым на мировую.)
Потому, когда мэр Москвы делал какие-либо решительные заявления, а тем более — когда он от слов переходил к конкретным действиям, надо было стараться увидеть за ними либо оперативные маневры, либо дипломатические ходы, направленные к достижению конечной цели.
Не случайно во время президентских выборов и выборов мэра Лужков и Ельцин в 1996 году заключили между собой прочный союз. Прежде всего были совмещены даты выборов и Ельцина, и Лужкова. Они образуют тандем. Десятки тысяч плакатов, появившихся в Москве, на которых кандидаты на руководящие должности были изображены в дружеском рукопожатии и с надписью “Москва свой выбор сделала” вряд ли будут позабыты. Фактически ни кто иной, как Лужков сделал Ельцина — больного, физически и морально разложившегося старика, готового на любую сделку с врагами России, главой государства, призвав многомиллионную московскую чернь голосовать за “гаранта демократии и реформ”. Призыв не мог не быть услышан: нищий плебс весьма чувствителен к призывам, сопровождаемым денежными подачками.
Теперь настали иные времена. Изображать из себя главу государства и дальше г-н Ельцин возможности уже не имел. Его физическое существование прямо зависело от того, какое указание имеют пользующие его доктора. Что же касается самой власти, то при морально и физически разложившемся человеке, изображающем ее главу, власть с неизбежностью оказывалась в руках авантюристов, великосветских мошенников, родствеников-казнокрадов. Те, кто сделал стремительную карьеру и баснословное состояние на ельцинизме, кровно были заинтересованы в том, чтобы вне зависимости от того, как повернутся дела, ельцинизм продолжался и после Ельцина.
Московский мэр среди столичных влиятельных политиков является самым последовательным ельцинистом. Другие претенденты на власть, такие как Чубайс, разумеется более последовательны и принципиальны в реализации курса ельцинизма. Но у Чубайса и его соратников, нет никакой избирательной перспективы. Значит гарантом продолжения ельцинизма становился именно Лужков, вокруг фигуры которого должна была развернуться основная интрига. И даже поражение Лужкова означало лишь одно — его усилиями к жизни была вызвана фигура, которой не пришлось доказывать свою лояльность ельцинизму. Зато и Лужкову, и преемнику Ельцина надо было сложить иной “имидж”, которые не напоминал бы о ельцинизме столь уж прямо и непосредственно. Лужков, настоящий фаворит фракции “либералов” и “реформаторов”, должен был предпринять фантастические усилия, чтобы передернуть карты — содрать с себя маску “выдающегося хозяйственника”, заботящегося о Москве, и заменить её маской “патриота”, болеющего за Россию.
Патриотизм, как хорошо известно, последнее прибежище негодяев. (Именно последнее! Для прочих людей — первое или второе.) Политика ельцинизма, приведшая Россию к катастрофе, уничтожившая все средства её развития и защиты, экономику, армию, культуру, уже не может, используя либерально- рыночную риторику, участвовать в политических выборах. Риторика, но конечно же не политика, должна была обязательно измениться. Одну форму лицемерия режим должен был сменить другой формой. Но всё того же лицемерия. Слова, слова, слова, они должны были стать другими — патетическими и привлекательными для простодушных сограждан, изнывавших под гнетом ельцинизма.
В публичной политике, имеющей дело с безмозглой, тупой, малограмотной и жадной человеческой массой, основным капиталом является пропаганда. Не на политической арене, а прежде всего в мире слов надо одерживать победы, устраняя всех потенциальных конкурентов. Место свободного рынка и рыночной свободы в повседневной риторике мэра заняли “Россия”, “статус Севастополя”, “национальные интересы”. Г-н Лужков весьма старательный ученик — решившись на президентский поход под лозунгами “патриотизма”, учился без презрения произносить слово “русские”.
В Москве быть русским и патриотам предосудительно, но в провинции, чтобы иметь популярность, приходится осваивать слова, неуместные в Москве. Чтобы стать в столице России хоть чем-то, требуется,
