Мы как-то привыкли к тому, что перед началом сражения советские воины подавали заявления с просьбой принять их в партию. Привыкли и к цифрам, отражающим массовость этого процесса. А напрасно привыкли. Что греха таить, есть еще люди, которые пытаются получить партийный билет ради карьеры или в надежде на льготы и привилегии. А в войну единственной привилегией коммуниста было то, что тебя первым пошлют в бой или на наиболее ответственное, опасное задание. Первым расстреляют, если попадешь в плен к фашистам. Причем хорошо, если только расстреляют — считай повезло, как ни парадоксально это звучит. Приведу, чтобы пояснить свою мысль, только один-единственный случай.
Во время Висло-Одерской операции летчик-штурмовик В. В. Шишкин и его стрелок А. В. Хренов посадили свой продырявленный зенитными снарядами Ил-2 на вынужденную возле польского села Ветковице. Окопы противника оказались рядом. Завязался бой. Шишкин и Хренов били сначала по фашистам из установленных на штурмовике пулеметов. Когда патроны кончились, стали отстреливаться из пистолетов. Гитлеровцы, считавшие двух сбитых советских летчиков легкой добычей, потеряли в перестрелке более пятидесяти солдат. Погиб от вражеской пули и воздушный стрелок А. В. Хренов. А тяжело раненному Шишкину, потерявшему способность сопротивляться, фашисты выкололи глаза, отрезали язык, сожгли до костей ступни ног. А в довершение всего вырезали, не сомневаясь в том, что имеют дело с коммунистом, на спине летчика пятиконечную звезду.
Вот на какие «льготы» могли рассчитывать те, кто писал на фронте заявления с просьбой принять их в ряды партии. Потому и разбирали такие заявления сразу, без проволочек. Идя в бой, нередко говорили: если погибну, прошу считать меня коммунистом… И считали. А из такого вот счета и складывались те самые цифры, вроде тех двух тысяч воздушных бойцов, которые подали заявления с просьбой принять их в партию накануне последнего, решающего сражения с врагом.
Все мы тогда верили, что оно станет последним. Одна только мысль о том, что полыхавшее долгих четыре года зарево войны вот-вот погаснет, вызывала всеобщее воодушевление. Хотя каждый из нас, конечно, понимал, что враг будет сражаться до конца и пройти сквозь огонь и кровь живым удастся далеко не всякому. И все же мысль о мире, который был теперь так близок, согревала наши души, укрепляла решимость и волю к победе.
Незадолго до рассвета 16 апреля 1945 года все стволы артиллерийских и минометных батарей фронта открыли огонь по передовой линии и ближайшим тылам противника. За полчаса до атаки 109 самолетов 16-й воздушной армии нанесли удары по штабам и узлам связи врага. Нанесли свой сокрушительный бомбовый удар — по 50 тонн взрывчатки на каждый квадратный километр — и 743 бомбардировщика[22]. За передним краем, казалось, горело все, что только может гореть. А когда разом вспыхнули лучи ста сорока зенитных прожекторов, направленных в сторону вражеских позиций, последние клочья ночной тьмы развеялись и стало светло почти как днем. Началось наступление ударной группировки войск 1-го Белорусского фронта на главном направлении.
Противник, как и ожидалось, сопротивлялся с крайним, зачастую фанатичным упорством. Вдобавок с рассвета все вокруг затянуло густым туманом, и оказать необходимую поддержку с воздуха в течение первых часов наступления не представлялось возможным. В небо поднимались лишь наиболее опытные экипажи. В основном штурмовики и пикирующие бомбардировщики. Но из-за плохой видимости и опасений попасть по своим работать им приходилось, главным образом, в глубине обороны противника. Чтобы ускорить темп продвижения войск, командующий фронтом принял решение ввести во второй половине дня в сражение 1-ю и 2-ю гвардейские танковые армии.
Видимость к тому времени улучшилась, и истребители корпуса начиная с восьми часов утра непрерывно вели боевые действия непосредственно над полем боя. Оставив за себя начальника штаба, я перебрался на подвижной КП корпуса, который размещался вместе с командным пунктом танковой армии генерала Богданова. Обстановка в воздухе быстро накалялась. Авиация противника стремилась прорваться к боевым порядкам наступающих танковых частей. Груженные бомбами ФВ-190 шли группами по пятнадцать — двадцать машин. Не успевала закончиться одна воздушная схватка, как тут же завязывалась другая. Особенно жарко было в районе Зееловских высот, где немцы оборонялись упорнее всего. Крутые склоны, вдоль и поперек изрытые траншеями, рвами, буквально нафаршированные долговременными фортификационными сооружениями и минными полями, сильно затрудняли продвижение наших танков. Танкистам то и дело приходилось ждать, пока пехота не разминирует дороги, не расчистит завалы из бревен и металлических балок на подходах к ним. Немецкие летчики, учитывая обстановку, не оставляли попыток прорваться к то и дело останавливавшимся танкам. Наши истребители не давали им отбомбиться, перехватывая на подходах к целям, и навязывали бой.
То же самое происходило над переправами через Одер. Немецкая авиация делала все, чтобы их разрушить, но достичь цели противнику так и не удалось. Вражеские самолеты либо сбрасывали бомбы куда придется и уходили на запад, либо падали, подожженные нашими летчиками, вместе с бомбами на своей территории.
Летчики корпуса уничтожили за первый день наступления 50 вражеских самолетов. Командующий 5-й ударной армией генерал Н. Э. Берзарин, отзываясь о самоотверженной работе истребителей, прислал вечером на мое имя телеграмму:
«Прошу объявить благодарность летчикам Вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических условиях при обеспечении войск и переправ через Одер. 16.4.45 г.»
Все мы хорошо понимали, чего стоит подобный отзыв. Во время тяжелых, кровопролитных сражений не до реверансов. Если уж Николай Эрастович Берзарин улучил минуту, чтобы выразить удовлетворение работой истребителей, значит, мы недаром ели свой хлеб.
В целом за 16 апреля летчики 16-й воздушной армии провели 140 воздушных схваток, сбив 165 самолетов противника[23]. Немалыми оказались и наши потери: 87 боевых машин не вернулись на аэродромы[24]. Немецкая авиация не оставляла попыток перехватить инициативу в воздухе, но все они решительно пресекались. Хотя обходилось это нам, понятно, недешево.
Помимо пехоты генерала Берзарина и танков генерала Богданова истребители корпуса прикрывали также действия штурмовой и бомбардировочной авиации. Но в небе одновременно находилось порой такое множество самолетов — и наших, и вражеских, — что обстановка в воздухе постоянно менялась и требовала принимать мгновенные решения.
Шестерка старшего лейтенанта А. П. Филатова прикрывала группу «илов» 6-го штурмового авиакорпуса, когда в воздухе появились пятьдесят ФВ-190, груженных бомбами и стремившихся прорваться к боевым порядкам наших наземных войск. Филатов принял единственно верное решение. Оставив пару «яков» прикрывать штурмовики, он отдал приказ второй паре атаковать противника с фланга, а сам с ведомым ринулся на колонну «фоккеров» в лобовую. Немцы, не ожидавшие столь стремительных действий, потеряли в первые же минуты четыре машины, рассыпали строй и в конце концов оставили поле боя, повернув на запад. А Филатову в тот же день удалось, по его собственному выражению, «вогнать в землю» еще один вражеский истребитель[25].
И 17 и 18 апреля продолжались ожесточенные бои в воздухе, нередко переходившие в сражения, в которые втягивались с обеих сторон до пятидесяти и больше самолетов. Оборона противника рушилась под ударами наземных войск, и в активных действиях своей авиации фашисты видели единственное средство, способное если не остановить, то хотя бы замедлить их продвижение. Но мы надежно удерживали господство в воздухе.
Особенно сложная воздушная обстановка сложилась 18 апреля. Летчики 3 иак, делая по 4 — 5 боевых вылетов в день, провели с рассвета до позднего вечера 84 воздушных боя, уничтожив 76 вражеских самолетов. Это был рекордный по числу одержанных побед день — и для корпуса в целом, и для отдельных, особо отличившихся летчиков. Старший лейтенант И. Г. Кузнецов и капитан С. Н. Моргунов сбили по четыре самолета каждый. По три самолета уничтожили капитаны В. В. Калашников и Е. Ф. Тужилин, а также младший лейтенант В. С. Ткаченко.
Одно из таких сражений произошло вечером 18 апреля. Находившаяся на КП корпуса радиолокационная станция засекла большую — около 35 машин — группу вражеских «юнкерсов» и «фокке-вульфов», направлявшихся в район боевых действий 2-й гвардейской танковой армии. В воздухе в тот момент патрулировала шестерка Як-9 во главе с командиром звена старшим лейтенантом Кузнецовым. Подняв ей в подмогу еще одно звено «яков», я вывел шестерку Кузнецова на противника таким образом, чтобы он смог
