Тростниковые волки

Я остановился в нерешительности.

–?Добрый день, – осторожно сказал я.

Мужчина не обращал на меня внимания.

–?Добрый день, – сказал я громче, – с вами всё в порядке? Вам нужна помощь?

Я собирался повернуться и отправиться всё-таки за кем-нибудь из медперсонала, потому что, не имея представления о заболевании пациента, я не мог должным образом ему помочь. Но в эту минуту он поднял голову и посмотрел на меня совершенно осоловевшими глазами.

–?Они идут, – сказал он, – они идут.

–?Кто идёт? С вами что-то случилось? – спросил я.

–?Они идут, – сказал он и попытался встать, но поскользнулся и упал. – Вы не понимаете. Они идут. Я чувствую их. Вы не понимаете.

–?Кто, кто идёт? – спросил я и подошёл к нему вплотную, чтобы помочь подняться, но он больше не пытался встать, он лежал на боку.

Я хотел нагнуться к нему, но в этот момент почувствовал лёгкое головокружение и сам чуть не упал. Я взмахнул в воздухе руками, чтобы удержаться на ногах, затем осторожно сел на край кровати, и тут почувствовал это.

Я не могу сформулировать словами, что это было за ощущение. Это какое-то внутреннее чувство, не имеющее ничего общего с человеческими органами чувств, какая-то мысль или, вернее, не мысль, а какой-то фон психической деятельности, словно что-то в глубине меня…

Боюсь, что я никак не смогу этого описать.

Одновременно с этим чувством появилась дрожь. Сначала мне показалось, что это моя галлюцинация, что дрожь как-то связана с этим новым чувством, возникшим у меня, но уже через десять- пятнадцать секунд я понял, что дрожит пол, кровать – вообще всё здание. Я обвёл глазами комнату и остановил взгляд на стакане с водой, стоявшем на столе. Стакан явственно дрожал – я видел круги на поверхности. Круги становились всё больше и больше, и в какой-то момент лежащий у моих ног человек вдруг выгнулся, резко распрямив спину, словно в истерической свече или от удара током. Дрожь достигла своего апогея, и внезапно всё стихло.

Чувство у меня пропало.

Человек на полу расслабился.

Здание перестало трясти.

Я внимательно смотрел на стакан, на поверхность воды, которая вдруг стала ровной, как будто и не было никакой тряски всего секунду назад.

Человек на полу развернулся и медленно встал на ноги.

–?Они здесь, – сказал он.

Я попросил остановить машину ниже по улице, чтобы её не было видно из дома номер сорок шесть. Затем протянул водителю деньги и попросил подождать меня. Он внимательно, на свет, рассмотрел протянутые купюры, затем довольно ответил:

–?Да я вас тут неделю ждать буду, если надо. Только стану во-о-он там, – он показал рукой, – тут парковка запрещена. Вам назад в Олыку не надо будет ехать?

–?Нет, – сказал я, – в Олыку мне уже не надо. Но куда-то мне ещё сегодня понадобится, это точно.

Я вышел из машины и огляделся по сторонам. На улице было всего несколько прохожих, быстро семенящих по своим делам, почему-то казалось, что они идут домой. Наверное, потому, что в такое время все нормальные люди идут домой. Один я пробираюсь мимо огромной мусорной кучи – прямо преследуют меня эти кучи в последнее время, – чтобы, пригибаясь к земле, как заправский конспиратор, добежать до дома Гадалки и прижаться к стене.

Было тихо. Где-то в отдалении проехал автомобиль, затем где-то залаяла собака. Дом Гадалки представлял собой мрачную тёмную громадину – ни единого луча света не появлялось из окон, ни единого звука не доносилось изнутри. Я осторожно обошёл его по периметру – в темноте я чуть не упал, споткнувшись о парапет заколоченного подъезда.

Дверь, через которую мы вошли в прошлый раз, была плотно прикрыта. Вывески о коррекции кармы не было. Я собрался с мыслями и потянул на себя ручку двери. Дверь нехотя поддалась.

Я вошёл в тёмную прихожую и достал из кармана фонарик. Осторожно прикрыл дверь за собой и включил его. Белые двери с занавеской впереди были закрыты, а справа стена зияла чудовищным чёрным провалом. Как я убедился секунду спустя, железная дверь с решёткой была распахнута. В глубине за дверью виднелась лестница, ведущая вниз, – свет фонарика не достигал конца этой лестницы. Я инстинктивно прикрыл железную дверь – петли не скрипели, видимо, её открывали часто. Выключив фонарь, я медленно открыл знакомые деревянные двери.

Темнота.

Тишина.

Я закрыл глаза и пошарил рукой по стене – я помнил, что где-то тут был выключатель. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы найти его и включить свет.

Открыв глаза, я осмотрел комнату.

Я не заметил почти никаких отличий от того, как комната выглядела в мой прошлый приход. Только в углу, возле серванта, на полу валялся колокольчик, снятый зачем-то с дверей.

–?Тут кто-нибудь есть? – громко спросил я, но ответа на последовало.

Я подошёл к дверному проёму в противоположной стене и попытался что-нибудь рассмотреть за длинными бусинами стекляруса. Ни единого отсвета нельзя было разглядеть во второй комнате, и, когда я задерживал дыхание, вокруг меня повисала тишина, которую вполне можно было назвать гробовой.

Не входя во вторую комнату, я просунул руку справа от стеклярусных занавесок, нащупал выключатель и включил свет. Затем прошёл внутрь.

Вторая комната была в точности такой же, как тогда, когда мы были здесь с Вербой. Даже стеклянный шар продолжал стоять на том же месте, на трюмо. В комнате никого не было.

Я выдохнул, запрокинул голову и покрутил её немного вправо-влево, чтобы размять шею. Затем медленно прошёлся по комнате, подойдя почти вплотную к гобелену с «Неизвестной». Вблизи было видно, насколько это отличная работа. Каждый стежок был на своём месте, аккуратно повторяя мазки Крамского. Я покачал головой и повернулся, чтобы уходить, но тут увидел какую-то тень у стены, под ковром. Я внимательно осмотрел угол, в котором висел ковёр, затем осторожно подошёл. Ковёр слегка колыхнулся из-за движения воздуха, вызванного мною.

Я протянул руку и резко отдёрнул ковер в сторону.

На меня в упор смотрела Гадалка.

Её стеклянные глаза навеки замерли с выражением недоумения, рот был чуть приоткрыт, а ниже, над линией бус, зияла широкая щель перерезанного от уха до уха горла. Гадалка сидела в большом мягком кресле с подголовником, установленным в широкой нише, скрытой ковром. Из ниши не было других выходов. Внизу, под креслом, была лужа крови, которая едва не вытекла из-под ковра и которую я, похоже, и принял за странную тень.

Я поднял руку и осторожно, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, закрыл Гадалке глаза. Вот и доигралась ты со своей кармой и со своим предназначением. Доэкспериментировалась.

Я решительно прошёл в первую комнату и снял со стены карту звёздного неба. Уже в дверях я сообразил, что здесь могут быть Вербины отпечатки, поставил на пол картину и прошёлся во всем поверхностям в доме носовым платком. Затем поднял картину, выключил свет и вышел. Когда я уже закрывал за собой дверь, у меня зазвонил телефон.

–?Ало, Клёст? Добрый вечер, это Клочко вас беспокоит. Послушайте, у нас тут такая чертовщина творится…

–?Да?

–?В общем… не важно. Я вам звоню, потому что мой пациент… ну вы поняли кто… попросил у вас кое- что уточнить. Дело в том, что он уверен, будто за ним придут. И придут буквально с минуты на минуту, не знаю, право слово… мне уже казалось, что он выздоравливает… Так что я тут сижу пока с ним, надеюсь