дорогу.
– В чем дело? – спросил Озимов.
– Делегаты от бунтовщиков, товарищ начальник, – ответил Доброхотов, кивая на двух мужиков, подходивших к околице.
Эти бунтовщики скорее смахивали на провинившихся шалунов – подходили неверным шагом на полусогнутых от страха ногах, озираясь по сторонам, готовые в любую минуту дать стрекача от одного грозного окрика: «Кууда?»
Но на них никто не кричал, и они шли вперед, тихо и безвольно переступая ногами, как обреченные на казнь. Первый, постарше, вислоусый, с морщинистыми щеками, снял малахай и слегка наклонил русую нечесаную голову. Второй, тугощекий, краснолицый, стоял прямо, как аршин проглотил.
– Чего вам? – спросил Озимов.
– Мы от обчества, – сказал старший.
– Не от общества, а от бунтовщиков! – рявкнул на него подоспевший Возвышаев.
– Это старухи у нас бунтовали… то есть кормушки поломали. А мы закон блюдем.
– Блюдете закон! А кто сельсовет разогнал? – вынырнул опять из-за Ежикова Доброхотов.
– Они сами разбежались…
– Вы зачем пришли? – спросил Возвышаев сердито.
– Мужуки нас послали… Поскольку вы митинг собираете, вот и надо бы поговорить.
– Приходите на митинг, вот и поговорим, – сказал Ашихмин.
– На митинге какой разговор? Там речи произносят, – ответил старший и опять слегка наклонил голову. – Пожалуйте, которые начальники, в Совет. Поговорить надоть. Тады и на митинг все придем.
– У них заправляет всем беглый кулак Звонцов. Не ходите! – сказал Доброхотов.
– Никакой он не кулак, – отвечал мужик. – Он в селькове работал. Он выборный.
– Он дом свой сжег! – торопился Доброхотов, но его не слушали.
– А если мы не придем? – спросил, усмехаясь, Ашихмин.
– Тады и мы не придем.
– А! Слыхали? Как вам это нравится?
– Ладно, поговорим. Пускай ваши сюда приходят, – сказал Возвышаев.
– Вы их заарестуете, и никакого разговора не выйдет.
– Чего с ними лясы точить? – загремел Возвышаев. – Арестовать как бунтовщиков!
– Воля ваша… – Мужик уже не кланялся; брови его сошлись на переносице, и черные дробинки зрачков в упор нацелились на Возвышаева. – Тады и митинг нечего созывать. Берите всех подряд – и дело с концом.
– Молчать!
– Не горячись, Никанор Степанович. – Ашихмин взял за плечо Возвышаева и, поглядывая на Озимова, словно ища у него поддержки, сказал: – Надо идти. Это в наших интересах. Может, пойдем?
– Я готов, – ответил Озимов.
– Возьмите с собой милиционеров, – сказал Возвышаев.
– Ни в коем случае! Разговор должен быть доверительный. По душам. Так я вас понял? – спросил Озимов мужика.
– Так точно. Они ждут вас в Совете.
– Едем! – сказал Ашихмин.
– Кадыков! – крикнул Озимов. – Давай сюда!
Мужик удовлетворенно вздохнул, как конь после выпряжки, надел наконец шапку и сказал, обращаясь к Озимову:
– Надо бы церкву открыть, товарищ начальник. Обедню отслужить. Ноне масленица, народ просит.
– Это можно, – поторопился Озимов, чтоб Возвышаев не успел отказать. – Только уговор – сперва на митинг, а уж потом обедню служить.
– Само собой, – сказал мужик.
– Где ключи?
Ежиков вынул из кармана шинели целую связку ключей на медном кольце и, тряхнув ею, передал мужику.
Подбежал Кадыков.
– Лошадь еще не распряг? – спросил его Озимов.
– Нет.
– Возьми с собой человека и вот по этой записке, – Озимов передал ему бумажку начпрода, – поедешь в магазин и получишь тридцать килограммов рыбы на завтрак. И по пути завезешь нас вот с Ашихминым в
