рассудка, он ворвался в бальный зал и повел себя так, что его пришлось удалить силой. На следующий вечер он подкупил нескольких лакеев, вломился, пьяный, как и накануне, в спальню Элизабет, устроил дикую сцену, угрожал самоубийством, словом, сделал все, чтобы ее неприязнь превратилась в очевидную ненависть. В конце концов, она закричала «помогите».
Скандал вышел невероятный. Кузена тотчас отозвали. Отец повелел увезти его в отдаленный замок, где он оставался, в сущности, пленником.
И тут случилось неожиданное. Через несколько недель затворничества он обнаружил однажды вечером на письменном столе письмо: княжна Элизабет соглашалась принадлежать ему на определенных условиях. Эти условия не оговаривались, наследному принцу предлагалось просто подписать «да» или «нет» и положить письмо в правый ящик письменного стола. Надо ли удивляться? Мой кузен, не раздумывая, большими буквами начертал «Да»!
Уже к этому времени появились первые признаки болезни, зарожденной после любовной ночи с французской танцовщицей. Однако он поверил своему врачу, который обещал полное излечение. На следующий день, возвратившись с прогулки, нашел в ящике стола ответ. Условия диктовались такие:
Свадьба должна свершиться в секрете и по католическому обряду. Перед свадьбой он поклянется: будущий ребенок будет окрещен по-католически и воспитан в католической вере. До кончины его отца, герцога, брак сохраняется в тайне.
Поскольку личного отступничества не требовалось, условия не показались моему кузену обременительны, и он черкнул второе «да» в прежней манере.
Третье сообщение, полученное наследным принцем, гласило: он должен немедленно отослать придворных и слуг, не внушающих полного доверия. Барон, вы знаете характер моего кузена, он был слабым, но добродушным человеком, и окружающие его любили. Прикинув «за» и «против», он отпустил одного придворного, двух егерей и лакея, — все поступили на службу недавно. И что же? Никто из его людей не унизился до предательства, и до самой его смерти хранили секрет.
Несколько дней спустя, ночью, приехала княжна, сопровождаемая служанкой и духовником. Последний принял клятву моего кузена, и бракосочетание состоялось.
— Происки иезуитов, — воскликнул Фрайхарт.
— Ошибаетесь, барон, — рассмеялся принц. — Общество Иисуса столь же невинно в этом деле, как мы с вами. Иезуиты, уж поверьте мне, играют свою игру похитрей и, прежде всего, не дают своему избраннику просить милостыню — они, понятно, предоставляют ему необходимые средства. А в данном случае я, сам того не зная, заботился об этой семье благодаря щедрости сестры. Расследование, проведенное сразу же после кончины кузена, прояснило все подробности. Похоже, наследный принц перед смертью признался в тайном браке и просил отца позаботиться о ребенке. Герцог передал дело прокуратору, который, надо признаться, приложил немало стараний. Сначала он допросил всех придворных и всех слуг, затем занялся духовником наследной принцессы, — после бракосочетания княжна Элизабет стала таковой по праву. Духовника, принадлежащего ордену премонстратов, захватили в Саксонии и доставили к нашему двору. Он не выказал ни раскаянья, ни страха, напротив, гордился успехом во благо церкви. При этом отнюдь не выгораживал княжну Элизабет, более того, откровенно порицал ее последние поступки. Его рассказ оказался чистой правдой. Родители Элизабет умерли рано, отец не оставил почти ничего. Она воспитывалась у тетки во Франции, он стал ее духовником, когда Элизабет исполнилось четырнадцать лет. Обаятельная, красивая девочка жила у разных родственников, то в одном поместье, то в другом, и ей всюду были рады. Уже при первом знакомстве и ухаживании наследного принца духовник счел своим долгом склонить Элизабет к тайному браку — ведь таким способом она вернет трон и страну в лоно католической церкви. Но тогда Элизабет гневно отвергла это предложение.
Возвратившись из Дармштадта, она рассказала духовнику о скандальном поведении наследного принца при тамошнем дворе, и, кроме того, исповедалась в грехах весьма серьезных.
Еще до поездки в Дармштадт она посетила с болезненной своей теткой рейнский курорт и там познакомилась в гостинице с одним авантюристом. Этот человек — голландец или фламандец — назвал себя де Хооге. Он, по видимости, располагал большими деньгами. Ухаживая за Элизабет на глазах ничего не подозревающей тетки, он в результате неодолимо приковал ее внимание. Однажды вечером, когда она уселась за клавикорды, он предложил перелистывать ноты и, пользуясь выгодной позицией, потребовал ключ от ее комнаты — ему, мол, необходимо с ней переговорить ночью. Не сознавая, что она, собственно, делает, одурманенная его взглядом, Элизабет повиновалась. Ночью сей искатель приключений явился к ее постели — она не осмелилась возразить ни словом, ни жестом.
Она стала его любовницей, счастливая, трепещущая от малейшего его желания. Ни о чем не спрашивая, ничего не требуя, предалась головокружительному опьянению. Эта идиллия продолжалась шесть дней. Последней ночью он объявил об отъезде. И тут она, наконец, уразумела происходящее: бросилась на колени, в слезах умоляла жениться на ней, убеждала, что ей безразлично его звание и состояние, — только пусть примет ее религию. Фламандец слушал терпеливо, потом засмеялся. Откуда ей известно, католик он или нет? В любом случае, девичьих капризов ради он не собирается менять религию. Да и вообще о браке не может быть и речи. Пусть живет с ним, если хочет, с благословения церкви или без оного. Княжна Элизабет умножила мольбы и слезы — безуспешно. На прощание он сказал: «Где я присутствую, владеет только одна воля — моя. Хочешь быть со мной — покорись». С этими словами ушел, Элизабет его больше не видела. Однако на другой день получила письмо такого содержания: «Уезжаю во Францию, потом в Испанию. Вернусь через полтора года и дам о себе знать. Если сможешь жить согласно моим требованиям, заберу тебя с собой».
Элизабет поведала обо всем духовнику. Она была в исступлении — происшествие в Дармштадте, понятно, не успокоило взбаламученной души. Зловещее влияние фламандца и в разлуке не утратило силы.
Священник склонял ее к браку с нашим наследным принцем не только во благо церкви, но и ради умиротворения духовной дочери. Она его не любит, — пусть: брак с нелюбимым мужчиной послужит покаянием за плотские прегрешения. Истерзанная противоречивыми стремлениями, не имея ни единого советчика, кроме фанатичного исповедника, она, в конце концов, дала согласие.
Духовник, не теряя времени, открыл замысел тетке княжны и тотчас поехал с духовной дочерью и преданной служанкой в городок, расположенный по соседству с резиденцией наследного принца. Там он подкупил лакея — его потом рассчитал мой кузен — и начал игру, которая увенчалась быстрым успехом. После бракосочетания духовник вернулся во Францию, но каждые два месяца не забывал навещать Элизабет.
По словам придворных, брачная жизнь, по крайней мере, для наследного принца отнюдь не была несчастливой. Слепой и глухой от страсти, принимал он милостыню, брошенную супругой, за великий дар. Наследной принцессе стоило, надо полагать, немыслимых усилий выполнить принятые обязательства. Она с нечеловеческим напряжением преодолевала телесное отвращение и это ей, видимо, удавалось, поскольку принц не замечал ничего или почти ничего. Когда терпение истощалось, она отговаривалась женскими недомоганиями — сначала вымышленными, потом действительными. Беременность встретила с чувствами весьма разными. Ей претила мысль носить под сердцем ребенка от столь ненавистного мужа, а, с другой стороны, это давало возможность, подкрепленную советом знающего врача, уклониться от выполнения супружеского долга. Посему беременность благостно отразилась на семейных отношениях — принцесса, похоже, примирилась со своей судьбой. Избавленная от необходимости терпеть слишком интимные ласки, она с легким сердцем расточала мимолетные поцелуи. Прошло около года. Когда родился ребенок, мой кузен сдержал слово — его крестил духовник принцессы.
С помощью врача Элизабет вновь отыскала доводы против продолжения супружеской жизни. Относилась к мужу дружески, даже сердечно, — неприязнь целиком перешла на ребенка: она отдала его на попечение женской прислуги, и, казалось, забыла о материнских обязанностях.
И тут грянул гром с ясного неба. Однажды вечером, когда в музыкальной комнате Элизабет вела рассеянную беседу с одним из придворных, слуга передал ей письмо. Она распечатала, взглянула, переменилась в лице, руки бессильно опустились, письмо скользнуло на пол — камер-юнкер поднял его. Ни слова не говоря, поспешила из комнаты.
Больше ее не видели. Самые тщательные поиски не дали результата. В письме, которое потом попало к прокуратору — два коротких предложения: «Я вернулся. Жду в парке».
