и проверять документы у проезжающих. Такое использование спецназа было смертельно опасно для группы, вооруженной только стрелковым оружием и действующей без прикрытия бронетехники. Такое использование спецназа, заточенного на уничтожение всего, что движется, было смертельно опасно для всех, кто по этой дороге едет.
Но главный промах организаторов операции был в том, что разведчикам, в частности группе капитана Ульмана, никто про изменение задачи не сообщил. И они были уверены, что должны организовать засаду. Более того, группу высадили на место за полтора часа до назначенного срока. По оперативной информации Хаттаб с отрядом передвигался на автомобилях повышенной проходимости.
— Когда нам сказали, что мы едем ловить Хаттаба вместе с пехотой, никто это всерьез не воспринял, — говорит один из сослуживцев Ульмана. — Сколько уже таких Хаттабов приходилось ловить! Чем масштабнее операция, тем меньше вероятность, что она принесет результат. И только Эдуард не позволял себе усомниться. Он искренне верил в Хаттаба и мечтал его поймать.
Тем временем из села выехал гражданский «уазик», в котором ехал ничего не подозревающий директор местной школы Саид Аласханов с односельчанами.
В этот момент Ульман принял смелое решение — выйти на дорогу и попытаться остановить машину «на живца». Остановятся — значит, мирные. Обстреляют — значит, враги. Произошло третье: чеченцы огонь не открыли, но и не остановились.
Ульман уже не сомневался, что в машине боевики.
— Тогда я подумал, что сейчас они заедут за скалу, остановятся, рассредоточатся и ударят по нам, — объяснял он позже. — Бойцы в моей группе были неопытные, и если дать боевикам выйти из машины, то шансов у нас немного.
Потому он и приказал открыть огонь вслед удаляющемуся «уазику». В результате обстрела Саид Аласханов был убит на месте, а водитель Хамзат Тубуров и пассажир Абдулвахаб Сатабаев были ранены.
Спецназовцы оказали раненым помощь, а затем запросили начальство, что делать с задержанными. В живых на тот момент оставались пятеро чеченцев, включая раненых.
С этой самой минуты никто Хаттаба уже не ловил. Руководители операции думали только о том, как отвести от себя обвинение в убийстве мирного человека, и нашли простой выход: пусть Ульман сымитирует, что все погибли при обстреле, после того как не подчинились приказу остановиться. И Ульману через оперативного офицера Алексея Перелевского был послан по радиосвязи сигнал: «У тебя шесть «двухсотых». Трупы сложить в машину, подорвать и сжечь».
Получив приказ, Эдуард Ульман попросил Перелевского его повторить и дал послушать всем бойцам группы.
Капитану ничего не стоило расстрелять задержанных в лощине одного за другим из бесшумной винтовки. Вместо этого он сделал вид, что отпускает их домой, и приказал лейтенанту Калаганскому и прапорщику Воеводину стрелять им в спину.
— Я хотел, чтобы для чеченцев все прошло быстро и безболезненно, — объяснил мне позже Ульман. — Что я мог еще для них сделать?
— Да просто отпустить.
— Как я мог отпустить, если мне приказали их уничтожить? Получается, что я не выполнил бы свою работу. И, значит, ее за меня пришлось бы выполнять кому-то другому. Когда не знаешь, как поступить, поступай этично. В этой ситуации этичным было выполнить приказ.
— Но ведь ты видел, что они безоружны и явно не похожи на боевиков. Старик, женщина…
— Я не знал всего замысла операции. Не знал, какая информация есть на командном пункте на этих людей. Я тогда подумал, какое же большое значение имеют эти люди для чеченского сопротивления, если с ними велят поступить так жестко. У меня голова кипела…
Из всех возможных объяснений бесчеловечного приказа Ульман выбрал самое невероятное. Ему, как ни странно, и в голову не пришло, что командование просто хочет его руками скрыть последствия своего неумелого руководства. Он предпочел увидеть в этих людях супербоевиков, замаскировавшихся под мирных жителей. Просто эта версия не противоречила его вере. Вере в справедливость и святость приказа. В этом диалоге вся натура Ульмана — идеалиста, который в некоторых ситуациях может принести куда больше бед, чем циник.
— Эдика проморгали при отборе, — говорит один из сослуживцев Ульмана по 24?й бригаде ГРУ. — Нечего ему было делать в спецразведке, не та психология. Эдик храбрый. Эдик — хороший тактик и авторитетный командир. Но у него нет одного важного качества. В нем совсем нет грязи. Спецназ называется спецназом не потому, что быстро бегает, метко стреляет и далеко прыгает. Спецназ выполняет специальные задачи — те, которые никакой другой стрелок и бегун выполнить не может, в первую очередь в силу их полной аморальности. Настоящий спецназовец должен уметь убить безоружного невинного человека — хоть женщину, хоть ребенка. И сделать это спокойно, без лишнего шума и сантиментов. Настоящий спецназовец должен уметь игнорировать приказы начальства. Настоящий спецназовец должен уметь врать. Эдик этого всего не умел. В результате одни люди погибли, а другие получили огромные сроки ни за что.
— А как бы действовал нормальный спецназовец?
— Допустим, машина уже расстреляна, один пассажир убит, а остальные живы и уже видели военных в лицо.
Самый легкий способ — добить остальных, скрыться с места происшествия и доложить на командный пункт, что группа до места засады не дошла, так как рядовой Иванов сломал ногу. Для правдоподобия ногу Иванову придется сломать. А кто убил всех пассажиров «уазика»? Конечно же Хаттаб! Причем сделал это так, чтобы все подумали на военных. Другой вариант — задержать всех выживших, спрятать и доложить командованию. Но предварительно убрать с дороги все следы: обстрелянный «уазик», труп, следы крови. Чтобы никто из проезжающих не понял, что здесь произошло. Предварительно выше и ниже по дороге следовало выставить дозоры, которые бы любой ценой не пропускали посторонних к месту убийства. Проще говоря, любой нормальный спецназовец сделал бы все, чтобы максимально уменьшить количество свидетелей. Ульман же действовал открыто. «Уазик» в пробоинах продолжал стоять на обочине, а он со своей группой вышел на дорогу, и через час вся округа знала, что в километре от села военные расстреляли машину.
Как бы поступил на месте Ульмана нормальный спецназовец? Он мог бы просто проигнорировать такой приказ, отпустить людей по домам, солгать командованию, что приказ выполнен, и покинуть место происшествия. Можно было просто сдвинуть место засады на полкилометра. И ничего бы капитану за невыполнение такого приказа не было. Потому что ни один полковник никогда бы не признался, что отдал такой приказ.
Нормальный спецназовец также мог бы и расстрелять задержанных, подбросить им в машину неучтенное трофейное оружие, которое у нормального спецназовца всегда имеется на всякий случай, и немедленно передвинуть место засады.
Если бы Ульман действовал скрытно и самостоятельно, он мог бы рассчитывать на помощь командования своего отряда. Известен случай, когда такая же разведгруппа по ошибке расстреляла машину с мирными жителями. Группа скрылась, разведчиков эвакуировали, а потом гоняли две недели по всей Чечне. В результате группа вернулась в часть совсем из другого района, с другого задания, и доказать их причастность к расстрелу машины было невозможно. Но Ульман действовал не как нормальный спецназовец, а как нормальный человек и только поэтому оказался на скамье подсудимых. И пристроил на эту скамью троих своих товарищей. А главное — бросил тень на командование. Последний факт, возможно, и стал главной причиной, по которой «боевое братство разведчиков ГРУ» оставило группу Ульмана на
