Это была удивительная хирургическая клиника, а день, который мы провели в ней, мог бы быть описанным в отдельной книге… Директор Института экспериментальной хирургической аппаратуры и инструмента Михаил Герасимович Ананьев, показывавший нам эту рядовую клинику будущих десятилетий, на цыпочках подошел к одной из палат и приоткрыл дверь. Больной кивком приглашает нас к себе. Привычным движением он опускает руку на крошечный пульт у кровати. Радио в палате смолкает. Еще одно нажатие кнопки — и изголовье кровати приподнимается так, чтобы больному было удобно беседовать полулежа. Необычна не только конструкция кровати, необычно и то, что, лежа в ней, можно поднять шторы на окне, включить освещение, вентиляцию.
В следующей комнате за пультом сидит женщина в халате. Перед ней два десятка телевизионных экранов. М. Г. Ананьев, видя наше недоумение, поясняет:
— Это врач-диспетчер. Он следит за каждым тяжелобольным и готов прийти на помощь в любую минуту, послать к нему врача или сестру. Электрический термометр и пульсометр все время записывает температуру тела и пульс больного.
Но вся эта аппаратура оказалась простой по сравнению с тем, что мы увидели в диагностическом кабинете.
— Стетоскоп, — профессор указал взглядом на провода, шедшие от обнаженной груди пациента к громкоговорителю на столе.
Мы тщетно искали привычный нам инструмент с черными резиновыми трубками, которые обычно исчезают где-то в ушных раковинах врача.
— Радиостетоскоп, — тут же поправился Михаил Герасимович.
Из репродуктора послышались странные хлюпающие звуки. Это кровь проходила через живой насос — сердце человека, и врач прислушивался к каждому движению его мышц, как музыкант к ударам метронома.
Мы осмотрелись.
«Диагноз» — поблескивало название на устройстве, прижавшемся к стене, словно стеклянный шведский шкаф. А Михаил Герасимович попросил врача-диагноста:
— Включите, пожалуйста, счетно-решающее устройство.
Тот уложил больного на кушетку, в углубление, сделанное по форме тела, быстро подключил пояса и браслеты — датчики к ногам, рукам, шее. Замигали индикаторные лампочки, защелкали реле- переключатели. Машина «размышляла» над частотой пульса больного, его дыханием, давлением и анализом крови, заранее вложенным в электронное устройство, и множеством других показателей, которые не сразу может охватить и учесть даже опытный диагност.
Решение было неожиданным. Машина назвала сразу три болезни с мудреными латинскими названиями. Она словно говорила: «Я отбросила десятки тысяч вариантов. Признаки, которые вы мне дали, встречаются при всех этих трех очень похожих болезнях. Дальше я бессильна, Решайте сами, определите одну из трех…»
— Включайте радиолокатор, — посоветовал наш гид врачу.
На экране возникали очертания сердца, печени, желудка, кишечника… С точностью до миллиметра прибор определил все отклонения от нормального размера, от обычного положения органов. «Просвечивание» с помощью локатора стало возможным потому, что у каждого органа разная плотность.
Прошло всего десять минут, а врачи уже знали, что пациент болен редко встречающейся болезнью, на выявление которой раньше уходило много времени.
Но одно дело определить болезнь, а другое — вылечить человека. И мы попросили показать нам операционную. Ученый провел нас в соседнюю комнату.
— Вы ошиблись, Михаил Герасимович: это, видимо, физиотерапевтический кабинет, а не операционная, — сказали мы. — Здесь только электроаппаратура. Даже операционного стола не видно…
На кушетке лежал больной. Над ним мягко гудел ультразвуковой аппарат. Ни хирурга, ни окровавленных марлевых тампонов. А директор как ни в чем не бывало приступил к пояснениям. Он только изредка лукаво поглядывал на нас, зная, конечно, какое ошеломляющее действие оказывают на нас его слова.
— Это операция на печени, — сказал он. — Вы видите, как из печени удаляют камни.
Мы смотрели во все глаза, но ничего этого не видели и, подмигнув друг другу, решили поддержать шутку доктора:
— Превосходно, Михаил Герасимович. Подумать только: вытащить камни из печени, не дотрагиваясь до больного ни ножом, ни рукой! Техника— на грани фантастики…
— Вот именно, — продолжал ученый. — Через двадцать минут ультразвук раздробит камни в печени в мелкий песок. А через несколько суток весь песок сам уйдет из организма по пищеварительному тракту.
— А как же?.. — начали было мы. Но тут же умолкли.
Нам хотелось спросить: не пострадают ли мягкие ткани, сама печень от ультразвуковой камнедробилки? И как это мы забыли, что ультразвук своими колебаниями лишь слегка нагревает эластичные мягкие ткани, а твердые, например камни, даже если они глубоко в теле, от частых ультразвуковых колебаний рассыпаются.
Вот тебе и фантастика!
— Хирургия, как видите, может лечить человека, не вскрывая тела, не калеча его ножом. Такой и должна быть идеальная операция. Мы сейчас очень широко используем силу неслышимого звука. Вот увидите, как сверлят зубы в нашей клинике ультрабормашиной — прибором для обработки костей. Но и вы должны все это знать: ультразвуковая техника применялась уже в середине двадцатого века — правда, не так широко, как сейчас. А теперь заглянем в другую операционную…
Михаил Герасимович попросил нас сменить нашу обувь на стерильные резиновые тапочки, и мы вошли в зал. Наконец-то! Вот она, привычная нам операционная середины XX века! Правда, стол для операций преобразился, стал удобнее. Опускают его не вручную, вращая ручки, а нажатием электрических кнопок. Правда, и лампы здесь не такие. Они бактерицидные. Не только светят, но и убивают своими лучами микробов. Чистота, кондиционированный воздух — все, как обычно.
Только зачем перед глазами хирурга, над столом, экран телевизора?
— Это не простой телевизор, — не дожидаясь вопроса, поясняет ученый. — Он соединен с рентгеновским аппаратом. Рентгеновское изображение видно только в темноте. А мы перенесли его, на яркий телевизионный экран. Смотрите: вот он, острый крючок в желудке ребенка. Малыш проглотил его во время игры. Но все будет в порядке. Хирург сразу возьмет верное направление при операции и будет видеть на экране свои руки и расстояние, которое надо пройти скальпелю до цели. Впрочем, нож теперь вообще не нужен…
Мы опешили. Разрез без ножа?
— Да. Я же говорил вам, что мы отказались от многих прежних форм хирургического вмешательства. Тише…
Хирург, которому предстояло вести операцию, строго покачал головой, видя, что мы шепчемся.
— Наркоз…
Тонко запел электронаркозный аппарат. Пульсирующий электрический ток убаюкал мозг ребенка, и через несколько минут хирург сказал:
— Ну вот, теперь можете разговаривать громко. Пока мы не выключим аппарат, больной не проснется. Замечательное устройство! Никаких болевых ощущений. А помните, как раньше мучили больных хлороформом? Да, человек засыпал, зато после операции он чувствовал себя недопустимо тяжело. Делали операцию и под местным обезболиванием, устраивали новокаиновую блокаду, обезболивали только оперируемое место, «отключали» его от всей нервной системы. Электронаркоз вырос из того самого лечения электросном, о котором мечтал еще И. П. Павлов.
— Начали… — кивнул хирург старшей сестре.
Студенты, пришедшие посмотреть операцию, вышли в соседнюю аудиторию. Они увидят операцию в
