– Ты извини, Катюша, но я не могу смотреть на это спокойно. Там внизу льется кровь подданных, а мы с братом сидим, как посторонние наблюдатели.
– А в Париже, ваше величество, – поддакнул Адлерберг, – под картиной была издевательская подпись «Именины царя».
Долгорукая вспомнила, что третья, самая кровопролитная, битва под Плевной была в день именин Александра 30 августа 1878 года. Вспомнилось ей полученное анонимное письмо со стихами:
Она побледнела, боясь скандала, и взяла Александра под руку. Но тот уже вспыхнул и повернулся к Лорис-Меликову:
– Видите, до чего доводит нигилизм. Это все результаты воззрений ваших социалистов. Крамола проникла даже в живопись. Еще в Зимнем раздавались голоса в защиту Верещагина, но я приказал на порог не пускать этого якобинца и не покупать ни одной его картины. Пусть едет с ними куда хочет.
Вошел дежурный генерал, что-то прошептал Адлербергу и передал ему депешу. Тот, прочитав, побледнел.
– Что, что случилось? Дайте мне депешу! – вскричал Александр. Адлерберг молча протянул телеграфный бланк, где от руки было написано: «Сегодня утром в девятом часу в Зимнем дворце в бозе почила императрица Мария Александровна».
Царь вслух перечитал телеграмму. Все опустили головы. Но в глазах Долгорукой блеснул зеленоватый огонек радости. Она почувствовала, что теперь ей суждено играть главную роль в государстве.
2
После затяжных майских дождей начало пригревать солнце и раньше обычного пошли первые грибы.
Желябов и Кибальчич, обрядившись в купленное на толкучке старье, с плетеными корзинками, спозаранку отправлялись в лес.
Избегая людных улиц, пешком добрались до Смольного монастыря, на лодке переправились через Неву на Ухтинскую сторону и скоро оказались в большом казенном лесу.
Вначале шли по просеке, а потом свернули влево и напрямик, пробираясь сквозь подлесок и бурелом, забрели в самые дебри.
Отыскав небольшую полянку, присели на старой поваленной ветром сосне, поставили рядом корзинки.
– Ну, тут, кажется, тихо, – сказал Желябов, снял картуз и громовым голосом гаркнул: – А-у-у-у!
Эхо запрыгало по выступам деревьев и смолкло. Никто не отозвался.
– Ты посиди тут, Николай, а я обойду вокруг.
Желябов с корнем вырвал молодую березку, обрезал комель и вершину, обстругал сучья и с этой дубинкой отправился в чащу.
Пели птицы, и глухо шумели вершины молодых могучих сосен. У вывернутого корневища ярко зеленела молодая липа. Кибальчич залюбовался. Вдруг какой-то серый комочек скользнул вниз, и послышался слабый писк.
«Наверное, птенец выпал из гнезда», – подумал Кибальчич и подошел к липе. На траве, широко открывая несоразмерно большой клюв, бился желто-серый бескрылый птенчик.
Кибальчич осторожно поднял птенца и, держа в руке этот живой бьющийся комочек, стал глазами искать гнездо. Но гнезда не было видно. Лишь встав на конец корневища и раздвинув ветви, Кибальчич увидел маленькое гнездышко на стыке ветвей и, дотянувшись, осторожно положил туда перепуганного птенца.
– Ну что ты там делаешь? – послышался голос Желябова.
– Да вот птенчик выпал из гнезда, водворял его на место.
– Водворял… А не боялся, что в этот момент могли схватить тебя самого и водворить в надлежащее место?
– Нет, не боялся, – улыбнулся Кибальчич.
– Ну, коль не боишься, доставай свое изобретение, будем испытывать. Вокруг ни души.
Кибальчич достал из корзины завернутую в тряпку банку из-под монпасье и осторожно подал ее Желябову.
– Смотри не урони, Андрей.
– Да уж будь покоен, – улыбнулся Желябов, тряхнув пышной шевелюрой, – что-то очень легкая.
– Так там же один механизм и капсула с пироксилином и гремучей ртутью. Я не делал заряда, чтоб не производить большого взрыва.
– Правильно. Надо испытать само устройство… Ну что же, кидать?
– Подожди, Андрей. Тут должна быть сноровка. Нельзя делать очень резкого толчка. Нужно кидать плавно, с усилением, чтоб снаряд не разорвался в руке.
– Это как же так?
– Давай попрактикуемся хотя бы на комке земли. Вот гляди. – Кибальчич подошел к вывернутому корневищу, взял ком земли и, делая большой замах, плавно бросил.
– Понятно, – Желябов, откинувшись назад, швырнул банку на средину полянки. Послышался звенящий удар и почти тотчас же взрыв, напоминающий выстрел. Дно банки со свистом отлетело в сторону.
– Отлично, Коля. Отлично, дорогой! – закричал Желябов и, обняв Кибальчича, стал его тискать в могучих объятиях. – Ты молодчина! Талант! Гений! Теперь с тираном будет покончено! Ведь с гремучим студнем, я думаю, рванет не так.
– Конечно, – освобождаясь из его объятий, сказал Кибальчич, – студень тут бы сделал аршин на пять воронку.
– Да ну? Вот это изобрел. Браво! Но скажи, Николай, можно ли сделать про запас таких бомб штук шесть?
– Нет, нельзя. Сахар и антимоний не могут сохраняться долго. Бомбы следует начинять лишь накануне употребления.
– Это жаль, – вздохнул Желябов, – ну да ничего. Мы люди хотя и гордые, однако можем повременить. Пока тиран в Царском Селе, к нему не подступиться. Сделаем перерыв, тем более что на очереди очень важные дела.
– Андрей, а не могли бы мы о делах поговорить дорогой? Сейчас мне хочется продемонстрировать тебе еще одну модель.
– Вот как? – удивился Желябов, и глаза его весело заблестели. – Ну-ка, ну-ка, раскошеливайся. Что еще у тебя в корзинке?
– Да так, пустяки… Однако… Ты присядь, отдохни немного. А еще лучше – вырежь мне можжевеловый прут для лука. Вот тебе тетива. – И Кибальчич бросил крепкий навощенный шнур.
Желябов, достав нож, пошел в чащу и скоро вернулся с готовым луком.
Кибальчич достал из корзины разборную стрелу, свинтил, насадил на нее медный наконечник, приладил перья, а посредине привязал латунную трубку с тонким фитилем.
– Что-то ты мудришь, Николай, – с улыбкой сказал Желябов, – этим ветхозаветным оружием не только царя, а ворону убить мудрено.
– А вот сейчас увидим… У тебя есть спички?
– Держи!
– А ты держи лук. У тебя силы побольше. Натягивай тетиву до отказа, но так, чтоб стрела лежала на луке.
– Давай! – Желябов натянул.
– Так, хорошо. Цель в небо, а я подожгу фитиль. Как загорится – пускай.
– Поджигай! – скомандовал Желябов, натягивая тетиву изо всех сил.
Кибальчич поджег фитиль – и стрела взлетела. Но вот полет ее стал замедляться. Еще мгновение – и она, перевернувшись, пойдет к земле, но в этот миг фитиль догорел, послышался треск, и из трубки посыпались искры, стрела стремительно полетела вверх. Скоро ее уже не стало видно, только огненная точка горела в небе.
– Вот это штука! – восторженно воскликнул Желябов. – Что это ты удумал, Николай?
