которой у меня нет желания ложиться в постель, и я рисую, не веря в свой талант. Вот и все.
Он вдруг отбросил веселый тон и подошел к ней.
– Я не вижу, почему в этой грандиозной комедии, коей является человеческая жизнь, мне нельзя сыграть пьеску собственного сочинения. Чем ты намерена заняться, пока я буду говорить о живописи со своей Дульсинеей?
– Любовью с Марком, – весело ответила она.
– Будь осторожней, я продолжаю за тобой следить, – сказал он, также смеясь.
У нее кольнуло сердце: она вспомнила их первую прогулку в Централ-парке, когда осторожно, боясь неверного слова, она пыталась понять, что он за человек, и, не задумываясь, принесла ему в дар все запасы своей нежности, внимания, доброты, как делает всякий при зарождении любви.
Они пообедали устрицами и сыром в дорогом бистро – Алан принимал пищу лишь за столом, накрытым белой скатертью, – и в полтретьего расстались. «За мной следят», – подумала Жозе, укорачивая шаг, словно не желая утомлять частного детектива. Быть может, это был старый, жалкий, уставший от своей работы человек. Не исключено, что за три месяца он успел проникнуться к ней симпатией… Ведь такое случается. Как бы там ни было, она привела его к тому самому кафе, где ее ждал Марк. Последний встретил ее радостными возгласами и несколько озадаченным взглядом. И что она вчера в нем нашла? Он нес всякую чушь, благоухал лавандой, со всеми раскланивался. Но когда она назначала это свидание, у нее на уме было одно… Впрочем, то был скорее не ум, а безумие, ибо даже в том, чего она хотела от Марка, Алан был на голову выше. Она два раза многозначительно улыбнулась, и он вскочил со своего места.
– Ты хочешь? – спросил он.
Она утвердительно кивнула. Да, она хотела. Вот только чего? Развлечься? Доказать, что Алан прав? Бездумно себя погубить? Он немедля повлек ее за собой. Они сели в тарахтевший автомобильчик, какие обычно обожают репортеры, и, чтобы ее напугать, он совершил два-три довольно рискованных виража. Несмотря на весь свой апломб, он явно чувствовал себя не в своей тарелке.
Все произошло точно так же, как и днем раньше, хотя в куда более комфортабельных условиях, на широкой кровати, которая перегораживала всю спальню. Чуть позже Марк закурил сигарету, передал ее Жозе и начал свои расспросы.
– А что твой муж? Ты не любишь его? Или он слабоват по мужской части? Говорят, американцы…
– Не надо ни о чем меня спрашивать, – сухо попросила Жозе.
– Но я не могу поверить, что ты в меня влюблена, ведь это же не так?
Интонация, с которой он произнес «ведь это же не так?», была просто неподражаема. Жозе не сдержала улыбки, потянулась и раздавила окурок в пепельнице.
– Нет, это не так, – сказала она. – Дело вовсе не в этом. Я просто сокрушаю все, что осталось позади, даже то, чем немало дорожила.
Ей вдруг стало жалко себя.
– Почему ты это делаешь?
Похоже, он был немного обижен столь категоричным «нет».
– Потому что либо я все сокрушу, либо от меня ничего не останется, – ответила она.
– Он об этом узнает?
– Он держит частного детектива, который ждет меня внизу.
– Да ну!
Марку это явно понравилось. Он подскочил к окну, никого не увидел на улице, но все же, чтобы позабавить ее, принял негодующий вид, потом изобразил на лице смятение и, когда она засмеялась, заключил ее в объятия.
– Обожаю, когда ты смеешься.
– А раньше я часто смеялась?
– Когда раньше?
Она едва не сказала «до Алана», но сдержалась.
– До моего отъезда в Нью-Йорк.
– Да, очень часто. Ты была очень жизнерадостной.
– Мне ведь было двадцать два, когда мы познакомились?
– Примерно, а что?
– Сейчас мне двадцать семь. Многое изменилось. Теперь я смеюсь меньше. Раньше я пила, чтобы быть ближе к людям, теперь пью, чтобы забыть о них. Не правда ли, смешно?
– Не очень, – проворчал он.
Она провела ладонью по его щеке. Он жил своей суетной жизнью, метался между репортажами, своей квартиркой и легкими мужскими победами, он не унывал и был болтлив, являл собой пример милого представителя рода человеческого. Он был бесхитростен, скучен и самодоволен. Она вздохнула.
– Мне пора домой.
– Если за тобой и вправду следят, что тебя ждет?
Говоря это, он улыбался, и она нахмурила брови.
– Ты мне не веришь?
– Если честно, то нет. Ты всегда выдумывала что-нибудь этакое, и я обожал тебя слушать. Да что там, все обожали. Тем более что ты сама не верила в то, что говорила.
– Если я правильно тебя понимаю, я была веселой и безрассудной.
– Ты такой и осталась… – начал было он, но запнулся.
Они впервые испытующе посмотрели друг другу в глаза, и Марку показалось, что он начинает теряться в этой двусмысленной ситуации. Это испортило ему настроение, и он вскорости отвез ее домой. Прощаясь, он немного замешкался.
– Завтра встретимся?
– Я тебе позвоню.
Она медленно поднялась по лестнице. Было семь вечера. Алан, по всей видимости, уже знал, что в полчетвертого она была доставлена молодым брюнетом на улицу Пети-Шам, уединилась с ним и вышла лишь два часа спустя. Когда она искала ключи, руки ее дрожали, но она знала, что должна возвратиться домой, что иначе нельзя.
Алан в самом деле был уже дома и лежал с вечерней газетой в руках на диване. Он улыбнулся ей и протянул руку. Она подсела к нему.
– Ты знаешь, что в Конго дела совсем плохи? В Брюсселе разбился самолет. Газеты в последние дни читать страшно.
– Ты встретился с Лорой?
Она отчаянно пыталась продлить эти последние минуты спокойного общения с мужем, когда она еще могла говорить с ним как с близким человеком, пусть даже все внутри у него и клокотало.
– Ну конечно, я с ней встретился. Из нее получился бы выдающийся конспиратор.
Он, казалось, был в хорошем настроении. Не без колебаний она задала ему следующий вопрос:
– Ты получил отчет?
– Какой отчет?
– От частного детектива.
Он расхохотался.
– Нет, конечно. Я его тогда нанял недели на две, не больше. Если бы ты себе позволила что-нибудь этакое, наши доброжелатели сразу же поставили бы меня в известность.
Гора свалилась с ее плеч. Она легла рядом, положив голову ему на руку. Ее подхватила головокружительная волна нежности. Казалось, у нее появился выбор, но она уже знала, что это не так, что истиной были слезы, которые она пролила в нью-йоркском баре, прижавшись к груди Бернара и горько размышляя о себе, Алане и их неудачном супружестве. И истина эта была сильней привычного влечения к этому спокойно лежащему рядом телу, к этой покровительственной руке под ее головой. История их совместной жизни завершилась в тот самый день, когда она поняла, что не способна рассказать всю правду о ней ни Бернару, ни самой себе. Подлинное содержание их супружества было слишком эфемерно и в то же время слишком насыщено страстями, оно складывалось из нежности, удовольствия и взаимной озлобленности. Их брак не был похож на диалог партнеров, не было в нем и четкого разделения
